сделала?» — «А потому, — говорит, — постылый он мне. Мне, — говорит, — Сибирь лучше, чем с ним жить», со мной, значит, — улыбаясь, говорил Тарас. — Повинилась, значит, во всем. Известное дело, в зàмок. Батюшка один вернулся. А тут рабочая пора подходит, а баба у нас — одна матушка, да и та уж плоха. Думали, как быть, нельзя ли на поруки выручить. Поехал батюшка к начальнику к одному — не вышло, он — к другому. Начальников этих он человек пять объездил. Совсем уж было бросили хлопотать, да напался тут человечек один, из приказных. Ловкач такой, что на редкость сыскать. «Давай, — говорит, — пятерку — выручу». Сошлись на трешнице. Что ж, братец ты мой, я ее же холсты заложил, дал. Как написал он эту бумагу, — протянул Тарас, точно он говорил о выстреле, — сразу вышло. Я сам в те поры уж поднялся, сам за ней в город ездил. Приехал я, братец ты мой, в город. Сейчас кобылу на двор поставил, взял бумагу, прихожу в зàмок. «Чего тебе?» Так и так, говорю, хозяйка моя тут у вас заключена. «А бумага, — говорит, — есть?» Сейчас подал бумагу. Глянул он. «Подожди», говорит. Присел я тут на лавочке. Солнце уж заполдни перешло. Выходит начальник: «Ты, — говорит, — Варгушов?» — Я самый. — «Ну, получай», — говорит. Сейчас отворили ворота. Вывели ее в одежде в своей, как должно. «Что же, пойдем». — «А ты разве пешой?» — «Нет, я на лошади». Пришли на двор, расчелся я за постой и запрег кобылу, подбил сенца, что осталось, под веретье. Села она, укуталась платком. Поехали. Она молчит, и я молчу. Только стали подъезжать к дому, она и говорит: «А что, матушка жива?» Я говорю: «Жива». «А батюшка жив?» — «Жив». — «Прости, — говорит, — меня, Тарас, за мою глупость. Я и сама не знала, что делала». А я говорю: «Много баить не подобаить — я давно простил». Больше и говорить не стал. Приехали домой, сейчас она матушке в ноги. Матушка говорит: «Бог простит». А батюшка поздоровкался и говорит: «Что старое поминать. Живи как получше. Нынче, — говорит, — время не такое: с поля убираться надо. За скородным, — говорит, — на навозном осьминнике рожь-матушка такая, Бог дал, родилась, что и крюк не берет, переплелась вся и полегла постелью. Выжать надо. Вот ты с Тараской поди завтра, пожнись». И взялась она, братец ты мой, с того часа работать. Да так работать стала, что на удивление. У нас тогда три десятины наемные были, а Бог дал, что рожь, что овес уродились на редкость. Я кошу, она вяжет, а то оба жнем. Я на работу ловок, из рук не вывалится, а она еще того ловчее, за что ни возьмется. Баба ухватистая да молодая, в соку. И к работе, братец ты мой, такая завистливая стала, что уж я ее укорачиваю. Придем домой, пальцы раздуются, руки гудут, отдохнуть бы надо, а она, не ужинамши, бежит в сарай, на утро свясла готовит. Что сделалось!
— И что ж, и к тебе ласкова стала? — спросил садовник.
— И не говори, так присмолилась ко мне, что как одна душа. Что я вздумаю, она понимает. Уж и матушка, на что сердита, и та говорит: «Федосью нашу точно подменили, совсем другая баба стала». Едем раз на-двоем за снопами, в одной передней сидим с ней. Я и говорю: «Как же ты это, Федосья, то дело вздумала?» — «А как вздумала, — говорит, — не хотела с тобой жить. Лучше, думаю, умру, да не стану». — «Ну, а теперь?» — говорю. — «А теперь, — говорит, — ты у меня у сердце». — Тарас остановился и, радостно улыбаясь, удивленно покачал головой. — Только убрались с поля, повез я пеньку мочить, приезжаю домой, — подождал он, помолчав, — глядь, повестка — судить. А мы и думать забыли, за что судить-то.
— Не иначе это, что нечистый, — сказал садовник, — разве сам человек может вздумать душу загубить? Так-то у нас человек один… — и садовник начал было рассказывать, но поезд стал останавливаться.
— Никак станция, — сказал он, — пойти напиться.
Разговор прекратился, и Нехлюдов вслед за садовником вышел из вагона на мокрые доски платформы» (32, 352–357).
Глава двадцать восьмая. СПОР О ХРИСТИАНСКИХ ИДЕАЛАХ ДОСТОЕВСКОГО И ТОЛСТОГО
Николай Лесков против Николая Леонтьева
Спустя год после смерти Достоевского вышла книга К. Н. Леонтьева
«Наши новые христиане Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой (По поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести гр. Толстого «Чем люди живы?» [77])».
Константин Леонтьев в молодости
Леонтьев Константин Николаевич — русский врач, дипломат, представитель религиозно-консервативного течения, философ, автор известных в России XIX в. романов, публицист, литературный критик. В момент выхода книги о Достоевском и Толстом работал цензором в Московском цензурном комитете.
Граф Л. Н. Толстой был старше К. Н. Леонтьева на три года. Они встречались, но не часто. Последняя их встреча была 28 февраля 1890 г. в Оптиной пустыни, где жил К. Н. Леонтьев. Л. Н. Толстой посетил его и в этот же день сделал запись в своем дневнике:
«Был у Леонтьева. Прекрасно беседовали. Он сказал: вы безнадежны. Я сказал ему: а вы надежны. Это выражает вполне наше отношение к вере» (51, 23–24).
Вскоре после отъезда Толстого из Оптиной пустыни К. Н. Леонтьев написал исследование «О романах гр. Л. Н. Толстого. Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд)», которое было опубликовано в журнале «Русский Вестник» (1890. Кн. 6–8).
В предисловии к книге Анатолий Александров сообщил о том, что в 1888 г. он слышал отзыв Л. Н. Толстого о Леонтьеве:
«Его повести из восточной жизни — прелесть. Я редко что читал с таким удовольствием. Что касается его статей, то он в них все точно стекла выбивает; но такие выбиватели стекол, как он, мне нравятся».
Александров передал эти слова Леонтьеву, и тот «очень смеялся».
23 августа 1891 г. К. Н. Леонтьев в Оптиной пустыни принял тайный постриг с именем Климент. В ноябре этого же года скончался в возрасте 60 лет.
В книге «Наши новые христиане» Леонтьев обвинил обоих писателей в ереси, в нарушении православных канонов. Против такого подхода к творчеству двух великих писателей восстал другой великий писатель — Николай Семенович Лесков.
Лесков был одним из выдающихся представителей православного мира, глубоко знавшим Священное писание и святоотеческую литературу, во многих произведениях писателя искренне и правдиво раскрывается суть отношения человека к Богу, Церкви, Православию.
К. Н. Леонтьев и Ф. М. Достоевский были тоже знакомы, но встречались редко. О последней
