Начальник базы созвал собрание. Было решено: доставить с Большой земли аэросани, чтобы вовремя помогать больным, а всякую "самодеятельность" (в том числе и поездки Ерошенко) строго-настрого запретить. Дел у Василия Яковлевича поубавилось.
Летом 1930 года, оправившись от болезни, Ерошенко собрался домой. Он ждал открытия навигации, чтобы уехать во Владивосток. И здесь судьба преподнесла ему подарок: красавица Вингеут согласилась выйти замуж за слепого Кейгина. Ерошенко обрадовался так, словно решилась его собственная судьба.
Молодые приехали отпраздновать свадьбу на Чукотскую культбазу. Ерошенко был почетным гостем на праздничном застолье. Поднимая бокал за счастье Кейгина и Вингеут, Василий рассказал о том, как он чуть было не погиб в тундре:
" – … Там, лежа в сугробе, – заметил он, – я решил одну шахматную задачу. И тогда я подумал, что жизнь каждого человека похожа на шахматную партию в три хода. Первый – рождение, второй – юность и зрелость, третий – смерть. Так вот, никогда, как бы ни было трудно, не надо спешить делать третий ход. Из любого положения можно найти выход… За тебя, Кейгин, – за то, что ты не спешил. За тебя, Вингеут, что ты нашла самый лучший для вас обоих ход!"
За столом зааплодировали, и кто-то попросил, чтобы Ерошенко рассказал одну из своих сказок – недлинную, негрустную, такую, которая понравилась бы молодым. Ерошенко взял в руки гитару, согнулся, присел, изображая старого мудрого чукчу, и начал декламировать.
"… Дремлет под солнцем океан-великан. Рядом, на берегу, прилег человек. Снится великану сон, и входит этот сон в человека. Снится им обоим: по морю без руля, без ветрил плывет байдара. Сидит в ней человек, курит трубку, улыбается.
Не нравится все это океану. Как же так – байдара без руля, без весел, без ветрил? А человеку хоть бы что – сидит, улыбается, курит.
Вот зашумел океан в гневе и послал байдаре волны. А человеку хоть бы что: слушается его байдара. Куда покажет рукой, туда она и плывет. Как же так, без руля, без весел, без ветрил, а плывет по воле человека?
Тут океан пуще прежнего разбушевался. Шлет волну за волной на утлую байдару. А та, знай себе взлетает на волнах, как на качелях. И человек в ней сидит, трубку курит.
Тогда океан позвал ледяную гору. И байдара к той горе пристала, и вдвоем они послушны человеку: куда покажет рукой, туда и плывут они оба. Что поделать с человеком океану?
Разбушевался он еще сильнее, разверзлись его глубины. Выплыло оттуда чудо-юдо – морж огромный, клыки торчат. Вот сейчас он растерзает байдару. А человек, знай себе, улыбается, дым из трубки в моржа пускает. Глядь, а морж скрылся под волнами. Что теперь океан предпримет?
Ходят по океану не волны – горы. Вновь разверзлись глубины океана, выплыл кит величиною с гору. Вот ударил он своим хвостищем, и байдара скрылась под волнами. И лежит она на дне океана. А на дне ее трубка дымится. Только нету там человека. Удивляюсь я – куда он делся?
Нет его на дне – на берегу он. Так ведь это ж я сплю у кромки прибоя: вижу сон один на двоих с океаном.
Но вздохнул океан и проснулся. Я вскочил и закричал от горя: вдаль умчалась моя байдара, только нет в ней меня, человека.
Испугался я, заметался. Только вдаль плывет моя байдара. Как теперь мне без нее рыбачить?
И в отчаяньи сказал я океану: "Ты океан – великан. По сравнению с тобой я – кроха. Ты могуч и силен, я песчинки слабей. У тебя – несметные богатства. У меня – только эта байдара. Зачем же тебе мой челн? Верни его мне, человеку!
Или мало кораблей лежат в твоих глубинах? Так зачем тебе еще моя байдара? Разве сильный должен быть жестоким, а богатый скупым, загребущим? Так зачем тебе еще моя байдара?"
И затих океан, размышляя. Долго думал, потом отозвался: "А ведь правду ты сказал, человек. Я и впрямь великан, ты же – кроха. Я силен и богат, а ты беден и слаб. Так зачем же мне твоя байдара? На – бери, получай ее обратно".
И случилось чудо – поднялся ветер и пригнал ко мне мою байдару. Богач оказался щедрым, великан – добрым, сильный – не жестоким.
Байдара пристала и шепчет: "Иетти" (18). И все это было не во сне, а взаправду. Вы не верите, вы все смеетесь? Клянусь вам клювом ворона и головой белого медведя. Приходите в мой дом. Как войдете, они висят у входа – направо…".
(16) О встречах с Ерошенко Т. Семушкин рассказывал Н. Н. Матвееву-Бодрому.
(17) В очерке "Шахматная задача" автор говорит о нескольких месяцах пребывания на севере; однако он не мог покинуть Чукотку до начала новой навигации.
(18) Йетти (букв. "ты пришел") – "здравствуй" (чукот.)
"Урус-ата"
Как уже отмечалось, путешествие Ерошенко на север породило множество легенд, догадок, слухов. Японский биограф Ерошенко Такасуги писал еще в 1956 году, что жизнь Эро-сана "закрыла чукотская вьюга". Последняя глава его книги "Слепой поэт Ерошенко" так и называется "Гибель". Описывает она события начала 30-х годов.
Ошибался не один Такасуги. Из Японии приходили письма от друзей слепого писателя. "Сообщите нам хотя бы дату его смерти, чтобы мы могли торжественно отмечать этот печальный день", – просили они. А в конвертах были фотографии Ерошенко, под портретами даты его жизни: 1890 – ?
А ведь на самом деле связи Ерошенко с Японией не оборвались окончательно, и он интересовался жизнью своих японских друзей еще много лет спустя после путешествия на Чукотку…
После возвращения с Чукотки Ерошенко снова оказался на распутье. "Оседлая" жизнь, работа где-нибудь в городе была ему не по душе, а новых планов путешествий он, видимо, еще не строил. Два года Ерошенко преподавал в Понетаевской школе слепых неподалеку от Нижнего Новгорода. Осенью 1932 года он переехал в Москву и поступил корректором в типографию рельефного шрифта на Арбате.
В 1932 году Ерошенко отправился в Париж на очередной Всемирный эсперанто-конгресс. Осуществить такую поездку по ряду причин было тогда не просто, и все же Ерошенко попал в Париж. Его привлекала возможность повстречать там японских эсперантистов, об участии которых в конгрессе было заранее известно. И действительно такая встреча состоялась. Делегат Японии Мито вспоминал, что за одиннадцать лет, прошедших после высылки Ерошенко из Японии, Эро-сан почти не изменился: он был все таким же молодым и веселым и, казалось, носил ту же русскую косоворотку, что в Японии, а через плечо его был переброшен плащ, подаренный некогда Сома.
Эту встречу вспоминает в своей книге и Такасуги, но он ошибочно полагал, что путешествие на Чукотку состоялось уже после поездки Ерошенко в Париж. А между тем Ерошенко многие годы после возвращения с севера давал знать о себе японским друзьям – через эсперантские журналы, которые, как он считал, непременно должны были читать в Японии.
