Турция была в ярости от потери Крыма, и началась вторая русско-турецкая война 1787–1791 годов, названная «Потемкинскою», потому что главным действующим лицом в ней был он. Она закончилась победой русского оружия и подписанием мирного договора в Яссах. Однако Потемкин не проявил себя в этой войне как выдающийся полководец. «В ту войну духовные его силы были явно на ущербе (чувствовал, что влияние его в Петербурге уменьшается с каждым днем), физические силы начали сдавать… Душой Потемкин был не столько в армии, сколько в Петербурге – частые его поездки туда достаточно показывают… Трагизм Потемкина заключался в том, что в силу своего положения в стране и при дворе он не допускал того, чтобы кто-либо, кроме него, мог командовать армией… Сам он, гениальный политик и организатор, совершенно был лишен каких-либо полководческих дарований и сознавал это…» – писал один исследователь деятельности Светлейшего. Это правда – не каждому дано быть великим полководцем, но положение обязывало.
Со времени разрыва с Екатериной прошло уже много лет. Какой же была личная жизнь Потемкина все это время? Во время второй русско-турецкой войны он подолгу жил в Яссах, окруженный азиатской роскошью и толпой прислужников, но не переставал переписываться с Петербургом. Однако все это было в прошлом. Второй человек в империи был озабочен другими интересами. Ненадолго его увлек роман с женой своего двоюродного брата, 26-летней красавицей Прасковьей Потемкиной, урожденной Закревской. Сохранились письма Потемкина к ней, например, такое: «Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет непонятная сила к тебе… Нет ни минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь… Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость!..» Однако эта красавица быстро надоела Потемкину, и он бросил ее.
«Весь 1789 год был переполнен амурными утехами и беспрерывными победами князя Таврического над прелестнейшими дамами России, Польши, Молдавии, актрисами из разных европейских стран, приезжавшими в ставку Светлейшего в Яссы часто не без определенного умысла. Потемкин занимал в Яссах самый большой и роскошный дворец князей Кантакузинов – знатнейшего рода в Молдавии и Валахии. Здесь трижды в неделю происходили роскошнейшие балы и празднества», – писал биограф Потемкина. Однако биограф был не прав – какие такие «победы» могли быть у князя, если он сам говорит, что барышни «приезжали не без умысла»? Они, надо полагать, просто писали кипятком от счастья, что переспят с самим Потемкиным!
По случаю победы под Бендерами в Петербург с донесением помчался брат последнего фаворита Екатерины Платона Зубова, Валериан. Когда он в середине апреля 1790 года вернулся в Яссы, то застал привычную картину: «И дворец был тот же, и люди те же, только «предмет» страсти Григория Александровича в очередной раз переменился. Теперь это была двадцатитрехлетняя гречанка (напомним, что Потемкину был уже 51 год) совершенно сказочной красоты, смотреть на которую собирались толпы народа и в Варшаве, и в Париже. Это была знаменитая София Витт, жена польского генерала Иосифа Витта, впоследствии графиня Потоцкая-Щенсны. София, в девичестве Клявона, родилась в Константинополе, была не то прачкой, не то невольницей. Ее купил польский посол в Турции Боскап Ляскоронский и перепродал Витту, бывшему тогда майором».
Декабрист А. Тургенев писал о мадам Витт следующее: «Потемкин куртизанил с племянницами своими и урожденной гречанкой, бывшею прачкой в Константинополе, потом польской службы генерала Витта женою, потом купленною у Витта в жены себе графом Потоцким и, наконец, видевшею у ног своих обожателями своими: императора Иосифа, короля прусского, наследника Фредерика II, Вержена – первого министра во Франции в царствование короля-кузнеца Людовика XVI, шведского короля Густава; будучи в преклонных летах, графиня София Потоцкая была предметом даже Александра Павловича». Наверное, хороша была чертовка, раз в нее влюбился не только Потемкин, но и Александр I. Один историк утверждал, что в начале 1790-х годов у нее от Потемкина родилась дочь. Однако эта «дочь» из области тех же фантазий, что и Елизавета Темкина.
После мадам Витт настала очередь не менее очаровательной и еще более молодой (любил Потемкин молоденьких, ох, как любил; впрочем, Екатерина II тоже предпочитала юношей) княжны Долгоруковой. Рассказывали, что в день ее именин Потемкин, устроив праздник, посадил княжну рядом с собой и велел подать к десерту хрустальные чаши, наполненные бриллиантами. Из этих чаш каждая дама могла зачерпнуть для себя ложку драгоценных камней. Когда же именинница удивилась такой роскоши, то Потемкин сказал: «Ведь я праздную ваши именины, чему же вы удивляетесь?» Вот это размах, так размах – так кутить мог только Потемкин!
По такому случаю позволю себе высказать одну сентенцию. Во всей этой истории есть одно «но» – некоторые дамы с удовольствием принимают богатые подарки и подношения от своих кавалеров, а потом, при расставании с ними, гневно заявляют, что те таким образом их покупали, чтобы затащить в постель. А они, бедняжки, так сопротивлялись… Им, видите ли, нужна настоящая любовь, пусть и бедная. Правды в их словах ни на грош – черпать ложками брильянты, несомненно, почетнее, чем получить в подарок, скажем, фунт изюму. Да, Потемкин покупал любовь молоденьких женщин драгоценностями, но как красиво он это делал! Представьте, какая женщина устоит перед вазой с брильянтами? Представили? То-то и оно…
Однако мы немного отвлеклись. Когда выяснилось, что у княжны Долгоруковой нет подходящих бальных туфелек, которые она обычно выписывала из Парижа, то Потемкин послал нарочного во Францию, и тот, загоняя лошадей, мчался дни и ночи напролет, чтобы доставить модные башмачки в срок. В те вечера, когда балов и вечеринок не намечалось, в интимных покоях Светлейшего появлялись все новые и новые соискательницы брильянтов. Пресыщенный любовью, пирами, лестью и доступными женщинами, Потемкин стал раздражительным, пребывал в беспрерывной меланхолии, ни в чем не находил покоя и наконец уехал в Петербург. Была еще одна причина, погнавшая его в Северную Венецию, – у Екатерины появился новый любовник, амбициозный и властный Платон Зубов, который бы мог составить ему конкуренцию. С намерением «вырвать этот зуб» он примчался в Питер.
Потемкин прибыл в столицу в феврале 1791 года и по привычке обосновался в Зимнем дворце. Принят он был с прежними почестями – Екатерина II подарила ему фельдмаршальский мундир, украшенный алмазами, стоимостью 200 тысяч рублей и Таврический дворец. Мешая хандру и меланхолию с деятельным участием в отделке дворца, Потемкин задумал учинить праздник, которого еще свет не видывал. К маю 1791 года все было готово, и Таврический дворец принял три тысячи гостей. Этот грандиозный праздник прекрасно описан в книге М. Пыляева «Старый Петербург», так что повторяться нет смысла: прочитаете – узнаете. Скажем лишь то, что Светлейшему он обошелся в полмиллиона рублей.
