поколения посмотреть на погребение Луи. Другим признаком новых времен стало присутствие на похоронах ветеранов Старой гвардии, причем очень немногие из них, вероятно, были для Луи собратьями по оружию, когда он кинулся через мост Арколы, чтобы спасти человека, который завоевывал Италию.
Из всех членов семьи Бонапарта Луи был единственным, чьи ранние посулы осуществились в наименьшей мере. Как одинокий мальчик, разделявший со своим братом жилище в казармах, а потом, уже взрослым, бок о бок сражавшийся с ним в Италии и Египте, Луи мог бы стать любимцем своего брата, если бы по природе своей он не был столь подозрительным с заметным налетом упрямства. Именно по этой причине Наполеон принял сторону Гортензии в унылой семейной склоке, которая, так или иначе, продолжалась на протяжении всей их жизни. Защитники Луи оправдывают его неловкость и пессимизм плохим состоянием здоровья, и для этого могут быть основания, поскольку, по всей вероятности, еще в юности он подхватил сифилис и всю жизнь страдал от последствий этого заболевания. Озлобленность Луи в отношении его друзей и врагов отдалила его от братьев и сестер. Даже Каролина, наиболее схожая с Луи, ссорилась со многими из-за денег, но Луи, казалось, выходил из себя исключительно затем, чтобы приобретать врагов.
Гортензия умерла более чем за восемь лет до Луи на своей вилле в Аренембурге на берегу озера Констанце. Она была замешана в участии ее сыновей в мятеже в папских государствах (мятеже, который Луи старательно игнорировал), и, когда старший из двух мальчиков умер, выживший был выдворен в Америку. К тому времени Гортензия написала свои мемуары, и чувства, выраженные там, вряд ли могли понравиться Бурбонам. Она всегда была фанатичной бонапартисткой и оставалась ею, превознося славу империи на каждой странице, которую она не посвящала осуждению Луи как мужа или оправданию себя как израненной жены. К этому времени она подарила сына своему любовнику де Флаоту, хотя подлинный родитель мальчика никогда не был открыто признан. Этот ребенок, родившийся вскоре после отречения Луи, вырос, чтобы стать герцогом де Морни и сыграть заметную роль в образовании Второй империи. Он был талантливым молодым человеком, и это неудивительно, так как его предполагаемый отец де Флаот определенно был незаконным сыном Талейрана, да и сам он происходил из рода Богарне и располагал действительно примечательной родословной. Во время своего уединения Гортензия занималась живописью и музыкой, а когда она умирала, ее сыну было разрешено приехать с визитом в Европу. Он прибыл как раз накануне ее смерти и устроил так, чтобы Гортензия была похоронена рядом со своей матерью, которую она обожала, в часовне близ Мальмезона.
Теперь Жером оказался в одиночестве, последний оставшийся в живых из беженцев, которые летом 1793 года высадились в Тулоне. Он был тучным человеком шестидесяти двух лет, причем сардоническое выражение его лица указывало на распутный образ жизни. Случайная встреча в картинной галерее Флоренции на один-единственный момент подняла завесу, которая опустилась на молодость Жерома в 1803 году. Используя преимущества относительной свободы передвижения после смерти Наполеона в 1821 году, Жером со своей женой Екатериной вернулся в Италию. Они созерцали картины во дворце Питти, когда мимо прошла нарядная женщина, поглощенная таким же занятием. Жером внимательно посмотрел на нее, но незнакомка прошла мимо, не бросив на него взгляда и не промолвив ни слова. Это была Елизавета Патерсон, балтиморская девица, на которой женился после вихря бурных ухаживаний молодой лейтенант Бонапарт, когда им обоим было по двадцать лет. Некоторые были бы ошеломлены этой случайной встречей, но Жерому приходилось переживать и худшие удары судьбы. С улыбкой он показал на удалявшуюся женщину и заметил: «Видишь ту женщину, дорогая. Это Елизавета, моя американская жена!» Никто не записал, что сказала ему в ответ его верная Екатерина.
С течением времени и общей разрядкой политической напряженности в Европе Жерому и Екатерине было разрешено с большей свободой разъезжать по Италии и проводить там больше времени. Жером никогда не терял надежды получить опеку или контроль над своим сыном от Елизаветы Патерсон. Попытки установить опекунство над мальчиком провалились еще в его бытность королем Вестфалии, и обиженная мать ребенка продолжала ревностно удерживать его, будто он служил доказательством того, насколько близко она подошла к положению имперской принцессы. Время от времени Елизавета посещала Европу. В свою третью поездку она взяла с собой молодого Жерома Наполеона и направила его в школу в Женеве. Елизавета продолжала некоторое время оставаться в Италии, и на каникулы он приехал к ней. Теперь ему было шестнадцать лет. Большая часть семьи Бонапарт еще жила в Риме, и, когда возникла идея, чтобы он нанес им визит, никто не возражал. Юноша заходил к мадам матушке, своей бабушке, к своим дядям, Люсьену и Луи, и даже посетил печально известную тетю Полину. Они тепло принимали его и отзывались с похвалой о его поведении, внешнем виде и приятных манерах. Мадам матушка признала его как старшего сына Жерома, и даже пошли разговоры о его женитьбе на Шарлотте, старшей дочери Жозефа, которая позднее вышла замуж за другого своего кузена. Осведомленная о неблагоразумии его отца, Летиция упорно настаивала, чтобы мальчику была подобрана невеста с большим приданым. И когда такой проект подвергся обсуждению, Камилл Боргезе (который все еще выплачивал Полине значительное содержание) обещал выделить ему по своему завещанию 300 000 франков. Из этого плана, однако, ничего не вышло, и в конце концов Бо, так стал известен этот мальчик, покинул Европу, чтобы на протяжении трех лет учиться в Гарварде. Только в 1826 году, когда Жерому было уже свыше сорока лет, он повстречался со своим американским сыном. И когда эта встреча, организованная по желанию Жерома, состоялась в Риме, Елизавета оставалась во Флоренции. Бо написал домой своему брюзгливому дедушке: «Отец мой принял меня с большой сердечностью и относился ко мне с предельной добротой и любовью…» Но несмотря на такой прием, молодой человек ощущал тоску по дому в Штатах и говорил, что не хотел бы остаться в Европе. Должно быть, он был наблюдательным юношей, так как к своему письму домой он добавил приписку, которая вызвала немалое удовлетворение у его деда. «Каждый из Бонапартов, — проницательно отмечал он, — живет не по средствам, за единственным исключением бабушки!» Три года спустя он женился в Америке, но Бонапарты видели его тогда не в последний раз. В 1854 году, когда Наполеон III занял императорский трон, он вернулся опять, на это раз с подросшим собственным сыном, также названным Жеромом. Сводный брат Бо, старший сын Жерома от
