действовать продуманно.
Наиболее вероятным является репатриация золота, вывезенного за границу во время колчаковского периода. Конечно, 68 799 000 золотых рублей, потраченных за границей на нужды Омского правительства, не вернешь. Однако совсем другую картину представляют 126 765 000 золотых рублей, депозитированных на счета в иностранные банки осенью 1919 года. В октябре 1919 года армия Колчака отступала на восток, а 14 ноября 1919 года Омск пал. Таким образом, высылать военные припасы было уже поздно, и практически нетронутое золото осталось на счетах в иностранных банках.
Я сумел определить местонахождение некоторых из этих банковских счетов. Кроме того, есть семеновское золото, которое попало к японцам или прямо от Семенова, или через генерала Потягина, военного атташе в Токио, переводившего золото в японские банки для закупки военных заказов. Один из таких переводов стал основанием для судебного процесса в 1923 году. Дело Потягина было проиграно, и деньги остались в Токио. По моему мнению, Россия имеет полное право на получение потягинского и петровского золота.
А еще за границей оказалось золото, не относящееся к золотому запасу. Часть этих денег являлась непосредственными переводами с официальных посольских счетов на личные счета российских финансовых агентов. Опасаясь, что деньги, депозитированные российскими посольствами на счета в иностранные банки, могут попасть в руки большевиков, Колчак в ноябре 1919 года отдал приказ перевести посольские деньги на личные счета российских финансовых агентов за границей. Список имен и переведенных сумм известен. Министр финансов последнего временного правительства во Владивостоке В.И. Моравский, находясь в эмиграции, занимался розыском российских банковских счетов и оценивал общую сумму в 250 миллионов золотых рублей (по сегодняшним расчетам, примерно 5 млрд долларов).
Может быть, он преувеличивал, но факт остается фактом: на счетах в иностранных банках после революции и Гражданской войны остались значительные суммы.
– Сегодня у нас гражданской войны нет, но нечто похожее происходит изо дня в день: из России выводятся в зарубежные банки бешеные суммы, правда, уже не в рублях, а в долларах.
– А что же вы думали, что так вот сразу перестроите страну, и наступят полная демократия, порядок и благоденствие? Здесь, в Америке, этот процесс продолжается 200 лет…
– Вам не будет обидно, если «колчаковское золото» с вашей помощью когда-нибудь удастся вернуть, а потом оно вновь благополучно уплывет в те же зарубежные банки на чьи-то личные счета?
– В августе 1991 года меня пригласили в Москву на Конгресс соотечественников. Наутро вышел из гостиницы «Россия», а на улицах танки стоят. Я пробыл в Москве фактически все те дни, когда вся страна резко изменилась. У меня на глазах был спущен красный флаг и поднят российский красно-бело-синий. Должен признаться, что прослезился: родители не дожили до этого дня. Мама гораздо раньше отца поняла, что при их жизни нет никаких надежд возвратиться в Россию. А отец все надеялся.
– В 1947 году вы вместе с родителями и братьями после почти 20 лет скитаний переехали из Японии в Калифорнию. Ваша семья обрела здесь чувство Дома?
– А вот смотрите, что написал в 1962 году отец в альбоме семейных фотографий: «С прибытием в 1947 году в США кончилась наша бродячая жизнь. Мы приобрели оседлость, через законный срок стали американскими гражданами, начали новую жизнь…»
Густав Климт. Золотая Адель
Уговорила-таки Славу Тарощину, мою любимую подругу, телевизионного обозревателя московской «Новой газеты», пробежаться по венскому музейному комплексу «Бельведер». Ей значительно больше нравились бесконечные прогулки по самой Вене и разглядывание и разгадывание загадок «живых» зданий кружевного и эклектичного столичного зодчества.
Но «Бельведер» с принцем Евгением тоже глянулся. И Эгон Шиле с Кокошкой. И Густав Климт, чья сильно поредевшая коллекция полотен как висела, так по-прежнему и висит в тех же двух залах на втором этаже.
Можно, конечно, по-разному относиться к нашумевшей истории с исходом из страны пяти полотен Густава Климта, переехавших на постоянное место жительства в США. Да, за грехи, а тем более преступления, должно расплачиваться. Но с тех пор как Австрия, восстанавливая юридическую и общечеловеческую справедливость, потеряла свои шедевры, лично я, прилетающая в Вену по два раза в год, впервые заставила себя войти в «Бельведер» и подняться на второй этаж к осиротевшему Климту. Что уж говорить о самих австрийцах.
Когда картины переехали в Америку, в Музее современного искусства Лос-Анджелеса (LACMA) триумфально открылась специальная экспозиция этих пяти работ, являвшихся на протяжении семи лет поводом для бурного судебного противостояния между Австрийской Республикой и гражданкой США Марией Альтман (думаю, многие смотрели фильм «Woman in Gold» с потрясающей Helen Mirren). Экспонировались «Золотая Адель» (портрет «Адель Блох-Бауэр»), еще одно не столь известное изображение той же дамы, датируемое 1912 годом, и три замечательных пейзажа, еще недавно воспринимавшихся как австрийское национальное достояние и украшавших стены венского дворца.
Судебное решение повергло австрийские власти в такой шок, от которого многие до сих пор не оправились, а простые австрийцы почувствовали себя осиротевшими и уверились в мысли, что у них «украли-таки национальную святыню». Американская же сторона, наоборот, ликовала по поводу восстановления справедливости и «возвращения сокровищ истинным хозяевам (американским наследникам) коллекции, украденной нацистами во время Второй мировой войны». Общая стоимость яблока раздора, начавшись с суммы в 150 миллионов долларов, очень быстро удвоилась.
Адели Блох-Бауэр, звезде скандала, было 26 лет, когда Густав Климт в 1907 году написал знаменитый «золотой портрет». Высокая, трепетная, гибкая, с пышной волной черных волос и тонкими чертами лица, она была исключительной моделью для Климта, яркого представителя венского модерна (югендстиля), но на самом деле придумавшего свой особый, неповторимый стиль, в котором орнаментальная декоративность и золотая витиеватость мозаики сочетались с плоским, стилизованным силуэтом и ритмичной линией. Ах, этот изысканный излом рук, ах, этот затягивающий омут глаз – мир предельно чувственный, накрывающий мощной эротикой как волной, и в то же время какой-то странный, отрешенный… Одна из знакомых Климта оставила такое свидетельство: «Сам он был похож на неуклюжего, не умеющего связать двух слов простолюдина. Но его руки были способны превращать женщин в драгоценные орхидеи, выплывающие из глубин волшебного сна». А еще говорят, что после огромного успеха, который имели картины Климта на Венецианской выставке 1910 года, самые известные европейские кутюрье бросились шить платья по фасонам, заимствованным у его женских портретов.
Адель красиво курила сигареты в длиннющем мундштуке и очень любила вращаться в среде художественной элиты. А посему устроила в своем венском доме-дворце салон, куда приглашались художники, писатели и артисты, регулярно бывали знаменитый композитор Рихард Штраус, вдова не менее знаменитого другого австрийского композитора Густава Малера – Альма Малер
