Когда Думер и генерал Кастельно пришли проститься со мной, я дал им поручение.
- Благоволите передать от моего имени г. президенту республики и г. председателю совета министров, что вы меня оставляете в большой тревоге. В России готовится революционный кризис; он чуть было не разразился пять недель тому назад; он только отложен. С каждым днем русский народ все больше утрачивает интерес к воине, и анархистский дух распространяется во всех классах, даже в армии. Приблизительно в конце октября в Петрограде произошел очень показательный инцидент, о котором я осведомил г. Бриана. На Выборгской стороне вспыхнула стачка, и полиция была сильно потрепана рабочими; вызвали два пехотных полка, расквартированных по соседству. Эти два полка стреляли в полицию. Пришлось поспешно вызвать дивизию казаков, чтобы образумить мятежников. Следовательно, в случае восстания нельзя рассчитывать на армию... Мой вывод, что время больше не работает на нас, по крайней мере, в России, что мы должны уже теперь предвидеть банкротство нашей союзницы и сделать из этого все необходимые выводы. - Я не менее вас пессимистичен, - отвечает мне Думер, - я не только передам все ваши слова г. президенту республики и г. Бриану, но я их подтвержу.
Пятница, 23 февраля.
Едва иностранные делегаты покинули Петроград, как горизонт на Неве снова омрачился.
Государственная Дума должна возобновить свои занятия в ближайший вторник, 27 февраля, и это вызывает возбуждение в промышленных районах. Сегодня агитаторы обошли Путиловские заводы, балтийские верфи и Выборгскую сторону, проповедуя всеобщую забастовку для протеста против правительства, против голода, против войны.
Волнение настолько сильно, что военный губернатор столицы велел расклеить афиши, воспрещающие скопища и извещающие население, что "всякое сопротивление власти будет немедленно подавлено силой оружия".
Сегодня вечером я даю обед великой княгине Марии Павловне и ее сыну, великому князю Борису. Другие мои гости: Сазонов, бывший посол в Вене Шебеко, княгиня Мария Трубецкая, княгиня Белосельская, князь Михаил Горчаков с супругой, супруга князя Станислава Радзивила, г. и г-жа Половцовы, граф Александр Шувалов с супругой, граф Иосиф Потоцкий с супругою, г-жа Вера Нарышкина, граф Адам Замайский и мой персонал.
Великая княгиня занимает за столом председательское место. Я сижу налево от нее, а Сазонов направо; напротив нее великий князь, а направо от него жена моего секретаря, виконтесса дю-Альгуэ, которая заменяет хозяйку дома, а налево от нее княгиня Мария Трубецкая.
За обедом мой разговор с великой княгиней носит совершенно поверхностный характер и слова, которыми она обменивается с Сазоновым, такого же рода.
Но, вернувшись в салон, она просит меня сесть возле нее, и мы говорим более интимно. С очень убитым видом она объявляет мне, что должна послезавтра ехать в Кисловодск, на северном склоне Кавказа:
- Мне очень нужны солнце и покой - говорит сна - мне. - Волнения последнего времени истощили меня. И я уеду с сердцем, полным страха... Что успеет произойти до тех пор, пока я снова увижу вас? Так продолжаться не может!
- Дела идут не лучше?
- Нет. И как им идти лучше? Императрица вполне овладела императором, а она советуется только с Протопоповым, который каждую ночь спрашивает совета у духа Распутина... Яне могу вам сказать, до какой степени я упала духом. Со всех сторон я все вижу в черном свете. Я жду наихудших несчастий... Но бог не может хотеть, чтоб Россия погибла.
- Бог поддерживает лишь тех, кто борется, и я никогда не слыхал, чтоб он помешал самоубийству. А ведь то, что сейчас делает император, это настоящее самоубийство для него самого, для его династии и для его народа.
- Но что же делать?
- Бороться! Недавнее вмешательство великих князей не удалось: надо его возобновить на более широких основаниях и, разрешите мне прибавить, в более серьезном, менее фрондирующем, более политическом духе... В Государственном Совете и в Думе есть, как направо, так и налево, превосходные элементы для организации сопротивления злоупотреблениям самодержавия. Если бы все благоразумные люди и патриоты, заседающие в этих двух собраниях, объединились для общего дела общественного спасения; если бы они умеренно, последовательно и твердо взялись доказать императору, что он ведет Россию к пропасти; если бы императорская фамилия сговорилась, чтоб заговорить таким же языком, старательно избегая всякой тени тайны и заговора; если бы удалось создать таким образом в высших сферах государства единодушную волю к национальному возрождению, - я думаю, что Протопопов, Добровольский и вся камарилья императрицы скоро пали бы... Но надо спешить! Опасность близка; важен каждый час. Если спасение не придет сверху, революция произойдет снизу. А тогда это будет катастрофа!
Она отвечает мне только безнадежным жестом. Затем, вспомнив о своей придворной роли, где она занимает первое место, она приглашает несколько дам подойти к ней...
Понедельник, 26 февраля.
Продовольственное положение в Молдавии с каждым днем ухудшается: румынская армия получает рацион ниже нормы, а гражданское население умирает от голода.
По мнению генерала Бертело, единственным выходом было бы наступление к северу от Добруджи, которое освободило бы рукав Дуная и открыло бы таким образом путь для доставки продовольствия. Но генерал Гурко отказывается предпринять это наступление, которое кажется ему чрезвычайно опасным и которое к тому же не согласуется с его стратегическими планами.
Румынское правительство, должно быть, понимает теперь, какую огромную ошибку оно сделало, объявив войну немецким державам и не урегулировав во всех подробностях вопрос о содействии, на которое оно могло рассчитывать со стороны русских. Не надо было ждать до 17 августа 1916 г., чтобы наспех заключить военную конвенцию; генеральным штабам русскому и румынскому следовало еще в январе 1915 года сговориться о практических условиях возможного союза; они тотчас констатировали бы, что железнодорожное сообщение между обеими странами оказывается недостаточным для военного транзита и что надо было бы, по крайней мере, утроить число путей; тогда секретно подготовили бы эту работу, собрали бы материал, скомбинировали бы весь технический механизм и всю административную организацию, которые необходимы для осуществления обширной программы перевозок.
Наконец, к стольким неосторожностям и ошибкам не следовало прибавлять внезапного, непоправимого непризнания конвенции Рудеану.
Я коснулся несколько дней тому назад этого деликатного вопроса в разговоре с Братиано. Вот резюме его тезиса, который история оценит, когда у нее в руках будут все документы:
