Поэтому очередное представление на него как боевого летчика, заслуживающего высокой награды, было отклонено нелетающим начальством под предлогом упущений в работе. Командарм Вершинин сочувствовал ему и по отечески не раз утешал:
— Не горюй по «эмке». Я дарю тебе в личное пользование любой самолет. Выбирай, какой нравится.
Федоров выбрал трофейный истребитель новейшей марки «Фокке Вульф 190-Д». Закрасил опознавательные знаки ее: кресты и свастику. Оснащенная четырьмя пушками, «Дора» представляла серьезную угрозу в бою. Король индивидуальной тактики знал об этом и мечтал апробировать ее в бою. Однако командующему армией, люто ненавидевшему космополитов, этот выбор не понравился. Об этом Федоров не знал, но чувствовал сдержанное отношение Константина Андреевича к себе при встречах.
Прямой открытый характер не позволял ему раздваиваться, вести игру на два фронта, врать чужим и своим, как это делали иные. Это прекрасно поняли все, кто наблюдал церемонию награждения Ивана Евграфовича Железным крестом перед войной в учебном центре Люфтваффе. Рожденный летать не может стать шпионом в узком смысле. Он им становится в самом широком смысле, благодаря высоким патриотическим чувствам, как продемонстрировал он это в том же центре, воруя диапозитивные карточки самолетов. Майор Копировский и его единомышленники этого не понимали.
Получив в подарок трофейную «Дору», Иван Евграфович редко использовал ее в боевых вылетах, отнюдь не потому, что она была специально предназначена для уничтожения тяжелых бомбардировщиков типа американских четырехмоторных Б-17 и Б-24, производивших опустошительные налеты на города западной Германии, а потому, что совершать боевые вылеты заместителю командира дивизии было сподручнее на любом свободном истребителе полка, в расположении которого он в то время находился. Командир дивизии жестко ограничивал его право непосредственно участвовать в бою. Он обязан был обучать молодых летчиков технике пилотирования. Не раз и не два ему еще командир авиакорпуса Елдыкин выговаривал за самовольные вылеты.
Командуя дивизией, он перекладывал общее руководство на своих заместителей, чьи действия не всегда оказывались квалифицированными. Получал нагоняй, вместо благодарности, за лично сбитые самолеты и от командующих Руденко, Новикова, в подчинение которых дивизия попадала для усиления удара на стратегических направлениях от Курской дуги до Балтики.
Теперь вот попал в немилость к Вершинину за то, что взлетел на своей «Доре» навстречу немецким бомбардировщикам и сбил «юнкерса». Их бы больше упало (все-таки четыре пушки и два пулемета — страшная сила. А тут еще и немцы растерялись, увидев «Дору»), да свои помешали. Разворачиваясь для новой атаки, он неожиданно попал под огонь своей же зенитной батареи, не обозначенной на карте. Одно удачное попадание — и Федорову пришлось выброситься из горящего «Фокке Вульфа» на парашюте. Спустившись в расположение польской Армии Людово, Иван Евграфович вынужден был пройти долгую нудную процедуру выяснения: каким это образом он очутился в немецком самолете? В конце концов поляки передали советского полковника в руки контрразведчиков Четвертой воздушной армии, которые и согласились препроводить его в штаб дивизии. На вопрос: «Какая же это батарея подстерегла меня на водной глади реки?» — ему сообщили: «Плавучая батарея Днепровской флотилии». Как человек крайне экспрессивный и к тому же любопытный, если не сказать — дотошный, Иван захотел познакомиться с зенитчиками, уготовившими ему участь быть сбитым ни за что. Ни одной зенитки на реке сверху он не видел и вдруг — на тебе в рыло.
Зенитки, тщательно замаскированные ветками, размещались на небольших речных баржах, причаленных к берегу. Наметанным глазом летчика Иван определил ключевое суденышко и подошел к трапу. Дневальный, при полном наборе принадлежностей к морскому воинству, преградил дорогу незнакомому офицеру и поинтересовался, что ему нужно.
— Кто сбил самолет на днях в этом месте? — спросил полковник.
— Ну, э-э… мля, военная тайна, — замялся матрос. — Я тут человек маленький, мелко плаваю в этом деле.
— В каком деле? Зови самого старшего, раз на то пошло.
Позвали командира. Из трюма вылез лейтенант, на ходу застегивая китель.
— Забодали нас краснопогонники, — застенчиво пожаловался командир, окидывая взглядом посетителя. — Теперь вы пришли тянуть жилы. Арестовали мы его, на губу посадили. Неужели под трибунал подведут? Кто ж его знал, что…
— Кого посадили? Какой трибунал? — оборвал несуразные нарекания летчик, смутно догадываясь о подоплеке какого-то скрытого несчастья.
— Расчет, товарищ… — остановился лейтенант, не обнаружив знаков воинского звания на кожаной куртке летуна, — что… что самолет сбили с каким-то командиром дивизии. Краснопогонники посоветовали. Пока суд да дело, мол, арестуйте, чтобы деру не дали. Выясним кое-что, тогда и сообщим.
— Покажите мне наводчика орудия, — сдерживая улыбку, попросил летчик тоном добродушного следователя, дабы поставить последнюю точку в расстрельном деле. — Я как раз и пришел для того, чтоб выяснить это «кое-что».
Летчика провели на баржу. Слух о том, что пришел какой-то дознаватель разбираться с виновниками гибели то ли английского, то ли американского самолета, облетел все баржи. Старшины и матросы кучковались на берегу, перемывая косточки всем проверяющим несчастную батарею, уничтожившую по ошибке свой самолет. На палубу поднялся и старший комендор бригады бронекатеров, оказавшийся поблизости и прибежавший на помощь артиллеристам. Представился. Предложил гостю посредничество.
— Может быть, стоит построить весь расчет? — обратился он одновременно к летчику и к командиру плавбатареи.
— Идея. Давай, что ли? — свысока посмотрел летчик на щуплого лейтенанта. Тот кивнул головой и распорядился вывести на палубу всех трех «именинников» злополучного дня.
Все трое в черных шинелишках без пояса один за другим вылезли из откинутого люка артиллерийского погреба и предстали перед начальством.
— Кто наводчик? Кто сбил самолет? — напустив строгость, вопросил представитель «крылышек», вглядываясь в хмурые лица.
— Я, — в развалку шагнул вперед кряжистый старшина с тремя лычками на погонах.
— Как фамилия? — вплотную подступил летун, улыбаясь глазами.
— Старшина первой статьи… С-Седышев, — стушевался комендор.
— Молодец! Поздравляю с победой. Так стрелять и впредь, — отстегнул свой гвардейский знак летчик и пришпилил его на отворот комендорской шинели. — Быть тебе гвардейцем морской бригады. Это я вам говорю, пилот сбитого самолета, полковник Федоров, не командир дивизии, как вам сказали, а его заместитель. Награждать их надо, а не наказывать, — оборотился он к морякам. — Они же не знали, кто летит в трофейном истребителе. Так и передайте спецам из контрразведки, — поверг в смущение всех присутствующих своим оборотом высокий начальник, направляясь к трапу.
