Впрочем, немалая часть упущенного могла быть наверстана еще в июле 1914 года. 5 июля кайзер заявил, что, несмотря на невероятность мировой войны, все же следует считаться с возможностью конфликта. Европейские системы союзов были настолько переплетены между собой, что при всяком кризисе подобного рода нам следовало быть готовым к наихудшему. Что же получилось на практике?
Еще в июле 1914 года мы вывезли во Францию значительное количество зерна. Существовал такой недостаток селитры, что он чуть не погубил армию. Наблюдалась также большая нехватка меди, никеля и прочих необходимых для войны материалов, а между тем прямо-таки сознательно упускались случаи пополнить запасы их. Чтобы доказать безобидность Берлина, даже рискуя погубить этим страну, в хозяйственном и промышленном отношении не были приняты простейшие меры предосторожности, обычные в критические моменты.
Наряду с желанием не давать Антанте повода к ложным подозрениям, большую роль сыграло, очевидно, стремление сбалансировать бюджет. Можно было легко произвести крупные закупки, а в случае сохранения мира добиться от рейхстага освобождения от ответственности за эти мероприятия. Но серьезный случай, очевидно, не вызвал к себе серьезного отношения. Имперское руководство предоставило каждое ведомство самому себе и всех их держало в неведении относительно видов и намерений остальных. В то время как отдельным военным ведомствам при мобилизации достаточно было нажать кнопку, отсутствовал какой-либо общий план на случай мировой катастрофы.
В конце июля 1914 года мы попали в сумятицу войны, причем наши способности к импровизации вообще стояли ниже английских; в этом нас не может утешить нравственное удовлетворение тем фактом, что из всех великих держав Германская империя меньше всего занималась возможностями войны. Вопреки этому самоубийственному доказательству нашего миролюбия секретничество нашей дипломатии, смахивавшее на разжигание войны, в июле 1914 года убедило мир в нашей виновности. Мы оказались овцой в волчьей шкуре.
При рассмотрении вопроса о виновнике войны в Германии обычно делают двоякую ошибку. С одной стороны, политические отношения конструируются слишком логически. Некоторые лица на основании множества отдельных данных пытаются доказать, что при наличии злой воли врагов мировая война вообще была неизбежна. Этот взгляд я считаю ошибочным. Конечно, не может быть сомнения в том, что Англия, Франция и многие из русских стремились разрушить нашу империю. Тем более должны мы были остерегаться давать им повод для осуществления этого желания. Как я указывал уже в 1904 году, мы должны были тщательно избегать всякого случая, способного послужить поводом к войне для наших врагов, ибо в то время мы не были способны к войне с Англией, а следовательно, не могли и спасти нашу внешнюю торговлю, достигшую уже большого развития. Разрыв этой артерии в 1918 году был существенной причиной проигрыша войны. То же самое получилось бы и в 1904 году, ибо даже победа над Францией не могла бы предохранить нашу торговлю и наше существование{165}. Пока дело обстояло таким образом, было безумием давать врагам повод к войне. Пока существовало окружение, нам оставался фактически лишь один путь: строить хороший флот, искать союзов и избегать столкновений.
Если бы нам удалось в 1914 году преодолеть кризис и выиграть еще только два года для увеличения флота и осуществления закона о вооружении армии от 1913 года, то, как я должен повторить, миролюбие Англии достигло бы решающего пункта. Лично я не могу забыть о том ошеломляющем факте, что несколько более осторожная политика, которая в 1914 году сделала бы войну не столь удобной для врагов, вероятно, навсегда обеспечила бы нам уже почти достигнутое равноправие с Англией в мировом хозяйстве и принесла бы внешней торговле и всей нашей национальной жизни еще более блестящее будущее вместо ужасного падения. В июле 1914 года мы, несомненно, могли преградить путь вражеским стремлениям к войне посредством более искусной трактовки сербского вопроса. Возникла ли бы, несмотря на это, мировая война, например, в 1916 году, кто возьмется это доказать? Лично я определенно держусь взгляда, что в то время каждый год мира асе более укреплял бы этот мир, если бы мы только принимали в соображение серьезное положение нашего народа и уделяли достаточно внимания вооружениям. Правда, только люди с твердой волей и холодной кровью, о которых известно, что они могут вести войну, способны сохранить мир и в столь напряженной обстановке. Кто слишком настойчиво и открыто ищет соглашения, тот как раз удаляется от него, а кто не ставит выше всего национальное достоинство, тот при наличии крайнего эгоизма у соседних народов неизбежно приходит к постепенному упадку национального благосостояния и процветания.
Вторую ошибку указанного суждения я усматриваю в недостаточно четком раэграничении австро-сербского конфликта и мировой войны. Не только германский народ – в целом один из самых миролюбивых на свете, но также и правительство Бетман-Гольвега не желали мировой войны и с этой стороны совершенно неповинны в ней; зато тогдашнее германское правительство несет долю вины за австро-сербский конфликт, поскольку оно предполагало (что оказалось ошибочным), будто именно наказание Сербии Австро-Венгрией ликвидирует угрозу раздела габсбургской монархии, а следовательно, и мировую войну, которая по их мнению неизбежно вытекала из существования этой угрозы.
Как же следует в таком случае разрешить вопрос о виновности в целом?
По мнению всех знатоков европейского положения, например бельгийского посланника, causa remota{166} мировой войны лежит в английской политике окружения, которая берет свое начало в девяностых годах в торговом соперничестве, прячется за различными предлогами (Трансвааль, флот), отравляет мировую прессу, объединяет во всем мире все враждебные Германии силы и создает такое напряжение, при котором малейший промах может произвести взрыв ужасающей силы.
Промах нашего имперского руководства заключается в уверенности, будто австро-сербское вооруженное столкновение могло быть локализовано. В своем доверии к миролюбию, к справедливости других стран, особенно Англии, оно считало возможным провести в целях оздоровления Австро-Венгрии основательную экзекуцию Сербии, не вызывая этим мировой войны. Все шаги нашего имперского руководства, которые истолковываются нашими врагами как разжигание войны, относятся к одной Сербии и вызваны желанием не допустить проявления Австро-Венгрией слабости по отношению к этому жадному до грабежа маленькому государству. Ужас охватил канцлера, когда русская военная партия использовала его промах и он заметил, что обманулся в своей твердой, как скала, вере в миролюбие Англии. Находясь под гипнозом этой веры, он не подготовил нашу страну к мировой воине.
