Нимиц настаивал на приоритете своего театра, где американцы, прикрываясь растущим флотом быстроходных авианосцев, успешно проводили десантные операции. Соединения Нимица сломали хребет императорскому флоту. Высокомерные представители Макартура на серии штабных совещаний в Вашингтоне (он считал ниже своего достоинства выезжать в США) не допустили ущемления интересов своего театра, как они их понимали - главного в войне на Тихом океане.
Летом 1944 года силы Макартура и Нимица приближались к японским островам. Как лучше выйти к ним? Макартур рвался к овладению Филиппинами (еще бы, покидая их в 1942 году, он произнес великие слова: "Я вернусь!"). Нимиц стоял за захват Формозы (Тайваня), кампания на Филиппинах, на взгляд адмиралов, сложна и потребует ненужных жертв. С ним соглашалось высшее командование вооруженных сил США. Спор "Лусон или Формоза?" раздирал американских военачальников на Тихом океане несколько месяцев. В конце июля 1944 года Рузвельт был вынужден выехать на Гавайи, куда к Нимицу приехал и Макартур. Трехдневное совещание закончилось в пользу Макартура, хотя внешне решения носили компромиссный характер.
Рузвельт пошел на это по очень простой причине. Шел 1944 год, недовольный Макартур мог проследовать в отставку и явиться в США кандидатом на пост президента. Хотя его шансы на победу были невелики, кампания против победоносного военачальника мало вдохновляла. Рузвельт избежал ее, американским войскам пришлось провести тяжелые операции на Филиппинах. Макартур смог произнести: "Я вернулся!", тысячи семей в США получили похоронки на отцов, сыновей и братьев, а Рузвельт после беседы с генералом на Гавайях попросил у врача таблетку аспирина, пожевал губами и растерянно добавил: "И еще одну на утро. За всю мою жизнь никто не говорил со мной так, как сегодня Макартур".
Он держался вызывающе в отношении вашингтонских властей, ибо был убежден Рузвельт на деле Розенфельд, сменивший его Трумэн по виду сущий еврей, что подтверждает его полное имя "Гарри Соломон Трумэн", и ссылался на него как на "того еврея в Белом доме". Взгляды Макартура импонировали очень влиятельным силам в США - ведь генерал квалифицировал "новый курс" Рузвельта и "справедливый курс" Трумэна "социализмом" и стоял за полную свободу от государственного вмешательства для крупного капитала.
Когда закончилась война на Тихом океане - заключительные кампании в которой провели соединения Нимица (овладение Иводзимой и Окинавой), а точку поставило вступление СССР в войну с Японией в августе 1945 года, Макартур громогласно заявлял о своей особой позиции. В период подготовки вторжения на японские острова (от этого кровопролития США и Японию избавила Красная Армия, разгромившая в молниеносной кампании японцев в Маньчжурии) Макартур крайне неодобрительно отнесся к планировавшемуся использованию на дальневосточном театре американских войск из Европы. Их генералы, наставительно заявил он в интервью, "совершили все возможные ошибки... Стратегия в Европе заключалась в том, чтобы биться глупостью против сильнейших вражеских позиций" и т. д. Что до Советского Союза, то Макартур по-доброму отнесся к нашему участию в войне с Японией. "Я рад, - говорилось в его официальном заявлении, - объявлению Россией войны Японии. Оказалось возможным осуществить великий охват, который не может не завершиться разгромом врага. В Европе Россия была на восточном фронте, союзники на западном. Теперь союзники на востоке, Россия на западе, но результат будет тот же". Он-то знал, что без СССР Соединенным Штатам еще и еще воевать с Японией. До пресыщения.
Коль скоро Макартур доказал свой профессионализм в делах военных, Трумэн добился назначения его Верховным Главнокомандующим союзных армий для принятия, координации и проведения общей капитуляции японских вооруженных сил. А дальше? В Вашингтоне снабдили Макартура самыми различными полномочиями по перековке Японии в демократическую страну. Так и получилось; рвался генерал к политике, столичные американские политики открыли перед ним возможности для всяческих свершений на этом поприще. На японских островах. За тысячекилометровыми просторами Тихого океана. Признали заслуги Макартура, а ему забот и хлопот по горло, с японцами, разумеется.
Он явился в Японию с единственным оружием в руках - трубкой из кукурузного початка - и засадил японское руководство писать новую конституцию. Конечно, споры, пререкания. Потерявший терпение Макартур созвал в начале февраля 1946 года примерно двадцать японских "отцов-основателей" и повелел им создать наконец конституцию ко дню рождения Вашингтона. "Что означало, - замечает автор критической биографии генерала Р. Смит, - у них оставалось всего десять дней для завершения работы (день рождения Вашингтона 22 февраля. - Я. Я.). Они немедленно обнаружили, что задача куда труднее, чем предполагалось. Но, потрудившись в поте лица своего, творцы ловко использовали американские, английские и японские образцы, заимствовали фразеологию из Декларации независимости и Геттисбергского обращения. Говорить о том, что это было японское творение, смехотворно. Японских журналистов, конечно, обмануть не удалось. Среди них ходила шутка: "Ты читал новую конституцию? - Нет еще, а что, ее уже перевели на японский язык?"
Макартур невозмутимо утверждал, что не имел прямого отношения к ее созданию, разве дал "несколько хороших советов", а в мемуарах энергично закончил: "Апрельские выборы (в парламент в 1946 году) стали тем, чего я желал - истинным плебисцитом. Кандидаты, целиком и полностью поддержавшие ее принятие, были избраны, образовав сильное и четкое по своим взглядам большинство в парламенте". Надо, однако, признать, что конституция была в высшей степени демократической, обеспечивая куда большие свободы аборигенам японских островов, чем имели жители западных держав, включая США. Конечно, немало осталось на бумаге, и даже в год ее принятия мало кто серьезно относился к пышной статье IX конституции, торжественно провозглашавшей отказ Японии от войны как орудия национальной политики, отказ иметь армию и военно-морской флот. Функциональную роль эти замечательные положения выполнили - сбили волну левых настроений в стране, предотвратив весьма возможный социальный взрыв.
Все это записал в свой актив Макартур. С утроенной энергией он продолжал законотворчество в Японии, а в США приближались очередные президентские выборы. Генерал показал себя успешным политиком, и ширилось движение его обожателей, попытавшихся продвинуть на этих, 1948 года, выборах Макартура в американские президенты. Благодарные японские торговцы в Токио и многих других городах украшали витрины своих магазинов лозунгом: "Мы, японцы, хотим иметь Макартура президентом". Носили значки с сентенциями в этом духе. Исход выборов решился, конечно, не в Японии, а в США. Чтобы стать полноправным кандидатом и принять участие в политической борьбе, нужно было уйти в отставку. Это означало утрату завидного положения американского проконсула в Японии, утрату практически всего в надежде на эвентуальное президентское кресло. Макартур с советниками не решились рискнуть. Еще нарастить политические мускулы.
