Машина пересекла Манежную площадь и вышла на улицу Горького. Навстречу двигались легковые автомобили с узкими щелочками замаскированных жестью фар, крытые грузовики, длинные прицепы, на которых перевозились аэростаты. Троллейбусы, как пароходы, отчаливали от тротуаров и, лязгая проводами, набирая скорость, бежали по асфальту.
Около домов у больших репродукторов останавливались пешеходы. Ждали сообщений "В последний час". Со времени окружения и разгрома гитлеровцев под Сталинградом такие сообщения передавались все чаще: советские войска шли на запад, освобождая целые районы и области.
- Товарищ полковник, тут станем чи объедем? С того конца вам ближе будет, - сказал водитель.
Полбин ответил не сразу. Он все еще не мог привыкнуть к своему новому званию.
- Давай здесь. Пройдусь пешком.
Машина, побуксовав на ледяном бугорке, отъехала. Полбин вошел в темный, заваленный снежными сугробами переулок, в котором они вместе с Ушаковым снимали комнату. У калитки он по привычке поднял глаза вверх: хорошая ли будет завтра погода. В небе, чистом, безоблачном, не было ни одной звезды. На большой высоте недвижно висели аэростаты. Их вид всегда немного раздражал Полбина. Он привык, что все, находящееся в воздухе летит, стремится куда-то, живет...
"Ладно, стойте", - снисходительно разрешил он небесным сторожам и взбежал на крыльцо.
Ушаков был дома. Он сидел на краешке кровати и прилаживал к гимнастерке золотые погоны с голубыми кантами.
- Вот, - сказал он, - выдали сегодня. Для тебя, Иван Семенович, тоже получил. Расписался.
На столе лежала пара таких же погон, туго стянутых полоской серой бумаги.
Полбин молча потянул гимнастерку из рук Ушакова и бросил ее на стул.
- Отложи это дело. Я буду рассказывать, а ты слушай.
- А что? Разве был? - привстал Ушаков. Он слышал, что группу офицеров из Главного штаба Военно-Воздушных Сил приглашают в Кремль, но не знал, кто вошел в эту группу, потому что с рассвета находился на подмосковном аэродроме. Увидев сияющее лицо Полбина, он поспешно добавил: - Ну, я слушаю.
Полбин снял шинель, причесал волосы и прошелся по комнате.
- Обсуждали вопрос о боевом применении. Так и сформулировано было: "О боевом применении пикирующего самолета "Петляков-два". Понимаешь, выделено: пикирующего. А генерал, который этот вопрос докладывал, начал приводить примеры успешного использования "Петлякова" в бомбометании с горизонта! Обстоятельно так: цифры, выкладки, перспективы... Когда он дошел до выводов, я не утерпел...
Полбин остановился, посмотрел на расческу, которую держал в руках, повертел ее:
- У меня блокнот был... Я его на ребро поставил и показываю докладчику: вот так надо! Траекторию пикирования изобразил! - Полбин показал расческой, какое он сделал движение.
- Ну?.. Заметил? - нетерпеливо спросил Ушаков.
- Докладчик в бумаги смотрел, не заметил, а Сталин заметил! Остановил его вот так ладонью, а в мою сторону руку протягивает: скажите, мол, ваше мнение! Я, знаешь, сначала не поверил, приподнялся, глазами спрашиваю. А он кивает: давайте, давайте. Я встал...
От резкого движения Полбина со стола упал тонкий журнал в красочной обложке. Он поднял его, бросил, не глядя, на стол и продолжал:
- Встал, доложил, кто я, и говорю, что "Петляков" - первоклассный пикирующий самолет! Во-первых, в этом самолете хорошо разрешена задача обзора и очень удачно расположено место летчика. Во-вторых, всем требованиям в отношении прочности на перегрузках самолет вполне удовлетворяет. В-третьих, пикирующий вариант бомбовой нагрузки по количеству и калибру бомб вполне достаточен для поражения очень прочных целей... Верно это или нет?
- Верно, - подтвердил Ушаков. Он приладил самокрутку к своему короткому янтарному мундштуку, но забыл ее зажечь.
- То-то же, что верно! Я вижу, меня слушают, и подвожу категорически: на основе личной практики считаю, что вопрос о боевом применении самолета "Петляков-два" нужно решать так, и только так: пикировать! Применять его иначе - все равно, что пользоваться исправным ружьем, как дубиной...
- Ну, это не совсем так, Иван Семенович, - вертя коробок спичек, сказал Ушаков. - Тут ты подзагнул, сам увлекся...
Полбин машинально провел расческой по волосам, улыбнулся:
- И Верховный Главнокомандующий это заметил. Прервал меня и спрашивает, не исключаю ли я этим категорическим заявлением всякую возможность применения "Петлякова" для сбрасывания бомб с горизонтального полета. Я поправился. Отвечаю, что по целям, которые представляют собой площадь, например по аэродромам, можно бомбить с горизонта, и ночью тоже. Но все-таки, говорю, лучше пикировать, ибо с пикирования можно поразить даже отдельный танк, отдельную батарею...
- А он что?
- Улыбнулся, пригласил меня сесть, а потом к докладчику поворачивается: мол, не все практики разделяют вашу точку зрения.
- Значит, поддержал? - Ушаков чиркнул спичкой и стал закуривать.
- Полностью поддержал.
Помолчав, Полбин подошел к столу, взял журнал.
- Это что - новый?
- Да. На аэродроме дали. Там и мы с тобой есть.
- Как?
- Фотографии наши.
- Ну-ка, ну-ка...
Полбин быстро перелистал страницы журнала - первого номера "Красноармейца" за 1943 год. Под виньеткой с надписью "Герои Великой Отечественной войны" было помещено пять небольших портретов. Первым шел майор Ушаков, за ним - полковник Полбин. Оба в гимнастерках с петлицами и "шпалами". Такими их снимали в прошлом году, когда обоим за бомбовый удар по складу в Морозовском было присвоено звание Героя Советского Союза.
- Та-ак, - протянул, усмехнувшись, Полбин, - а ты что ж с погонами торопишься? Хочешь новую фотографию заказать?
- Приказано в штабе носить повседневные, - ответил Ушаков, посасывая мундштучок.
Полбин сорвал бумажную наклейку с погон, лежавших на столе, повертел их в руках, примерил один к плечу.
- Приказ есть приказ, - медленно проговорил он. - А я все-таки фронтовые не сниму.
- Ну? - скосил глаза Ушаков.
- На фронт проситься буду. Ты как?
- Прикажут - пойду.
Полбин положил Ушакову руку на плечо.
- Знаю, что пойдешь. Тебе нынешняя наша работа нравится?
Ушаков старательно выковырял из мундштука окурок, придавил его в блюдце с отбитым краем и сказал серьезно:
- А что - работа интересная... Скоро с инспекцией на фронт полечу.
- Одно дело с инспекцией, а другое самому командовать. Учить людей, как бить врага и самому бить. Да так, чтобы чувствовал!
- Видишь ли, Иван Семенович, - с прежней серьезностью ответил Ушаков, оба мы летчики, да летчики разные. Как выпускники одного института: одному директором школы быть, другому - просто учителем. Я скорее учителем согласился бы...
