В одной из деревень мальчик лет десяти, как щенок, забрался под крыльцо опустевшего дома и безропотно ждал там своей участи. Нансен подошел к нему, хотел взять, унести в дом. Мальчик протянул было ручонки, попытался встать, но как-то странно повалился на бок — и затих навсегда.
Нансен входил в избы, где бредили тифозные. При нем вынули из петли женщину, которая, чтобы не видеть мук своего ребенка, бросила его в колодец, а потом удавилась сама на вожжах, перекинутых через ворота. Сердце разрывалось от боли, а в памяти вставали сытые физиономии, брезгливо оттопыренные губы, в ушах звучал злой, срывающийся голос: «Я предпочел бы быть свидетелем гибели всего русского народа…»
Из Самары Нансен снова поехал по деревням. В декабрьскую злую пору его автомобиль пробирался по занесенным дорогам Мелекесского уезда. Стояла лютая стужа. У деревенской околицы ждала толпа.
Нансена обступили. К нему протягивали руки. Он видел глаза, полные мольбы. Молодая женщина со счастливым безумным лицом качала на руках трупик ребенка и что-то быстро-быстро шептала. Другой мальчик, совсем крохотный, жался к шубе Нансена: «Дяденька, хлебца… хоть корочку, дяденька, милый».
Вдруг голодные увидели, что высокий нерусский человек, который должен был привезти им хлеб, заплакал. Он плакал, судорожно всхлипывая и вытирая лицо рукавом шубы. Потом заговорил на незнакомом языке, в отчаянии махнул рукой и почти побежал к автомобилю. Люди бросились за ним, хватали за шубу: «Хлеба! Хлеба!»
— Феррер!.. — Голос у Нансена прыгал. — Феррер, я больше не могу!.. Мы возвращаемся в Москву. Я должен рассказать… Я расскажу об этом всему миру.
23 декабря 1921 года.
На сцене Большого театра — обтянутая кумачом кафедра. В опустевших фойе плавают клубы махорочного дыма. Сверкающая позолота зала плохо вяжется с гимнастерками, косоворотками, матросскими бушлатами, тулупами, валенками.
Открывается IX Всероссийский съезд Советов. Дипломатическая ложа полна. Среди гостей — представители зарубежных организаций, помогающих бороться с голодом в Поволжье.
Слово предоставляется Ленину, встреченному бурной овацией и приветственными возгласами.
Он говорит о международном и внутреннем положении страны, на которую впервые после революции в течение года не было нп одного крупного нашествия и которая смогла хоть сколько-нибудь приложить силы к восстановлению хозяйства и лечению ран. Ленин рассказывает о первых успехах новой экономической политики, о том, что они были бы значительнее, если бы не голод.
— Прекрасно вам известно, товарищи, какой неслыханной тяжестью обрушился на нас голод в 1921 году…
Ленин упоминает о том, что помощь, полученная голодающими из-за границы, скудна, что европейская буржуазия корыстно отнеслась к мукам голодных, но что последние дни принесли очень порядочный успех: фонд помощи вырастает на двадцать миллионов долларов.
В голодных губерниях удалось засеять три четверти озимого клина, в остальных местностях посевные площади озимых расширились, и есть надежда весной добиться еще большего успеха.
Ленин заканчивает доклад пророческими словами о новом обществе, основанном на союзе рабочих и крестьян, который будет настолько прочным, что никакие силы на земле его не расторгнут.
Одно из заседаний съезда целиком посвящается борьбе с голодом. Среди выступающих — участник штурма Зимнего, видный советский работник Антонов-Овсеенко. Он рассказывает о том, как Нансен в каждой деревне обходил крестьянские избы и как даже этот, привыкший ко всему исследователь полярных стран, был до слез потрясен глубиной народного страдания.
С заключительным словом выступает Михаил Иванович Калинин. Он упоминает о тех, кто помогает голодным.
— Я, товарищи, считаю нравственным долгом и обязанностью выделить одну фигуру, одного бойца, который выделился персонально в Российской Советской Республике. Этим бойцом является норвежский гражданин Нансен.
Долгие аплодисменты прерывают речь «всероссийского старосты».
— Я думаю, — продолжает Калинин, — что выражу пожелание всего съезда, если съезд Советов разрешит президиуму письменным образом засвидетельствовать признательность гражданину Нансену за ту бескорыстную работу, которую выполнил гражданин Нансен в пользу наших голодающих.
Снова бурные аплодисменты, крики «Просим! Просим!»
— Русский народ эту помощь не забудет никогда, даже и в лучшую минуту своей жизни. Кто за предложение о том, чтобы выразить благодарность гражданину Фритьофу Нансену, одному из крупнейших борцов за наших голодающих, прошу поднять руку!
«Предложение при шумных аплодисментах всего съезда принимается единогласно» — так написано в газетном отчете об этом заседании.
Нансен, Нансен, Нансен!..
Это имя снова не сходит со страниц газет, как в те далекие годы, когда «Фрам» вернулся к родным берегам. Но теперь его нередко называют с раздражением, с насмешкой, с угрозой.
Нансен неутомим. Его видят во всех европейских столицах. Он стучит в чугунные сердца.
Сообщение из Стокгольма: «Профессор Нансен телеграфирует, что голод в России не поддается никакому описанию. Нужна помощь правительств и народов».
Из Лондона: «Последнее послание Нансена о голоде произвело большое впечатление. Ряд газет отмечает, что люди в Поволжье мрут как мухи, в то время когда хлеб гниет на американских элеваторах, а пароходы ржавеют в портах».
Из Женевы: «Сюда прибыл Нансен. В своем докладе он утверждал, что в России голодает 33 миллиона человек. Каждая тонна зерна может спасти 12 человек от смерти. Три доллара обеспечивают человеку пропитание».
Из Лондона: «Нансен обратился с телеграммой к английскому правительству, а затем приехал сам и выступает с докладами о русском голоде».
Из Парижа: «Сюда прибыл Нансен. „Не опоздайте с помощью! — говорит он. — Европа должна помочь Поволжью уже хотя бы потому, что Россия — житница Европы“. Пять тысяч человек, собравшиеся слушать выступление Нансена, устроили ему продолжительную овацию».
Из Рима: «Фритьоф Нансен встретился здесь с Бомбаччи, председателем коммунистического комитета помощи России».
Из Москвы: «Газета „Правда“ напечатала передовую „Нансен и Лига наций“, где утверждает, что даже такие люди, как Нансен, то есть просто гуманные люди, не имеющие ничего общего с коммунизмом, начинают с презрением смотреть на ту людоедскую политику, которую проводят заправилы Антанты».
