Смешной и грустный во всем этом деле момент – то, что единственный выход, который позволяет мне пока мой образ жизни – это продолжать ту же глубокую вспашку все того же изнуряющего поля, на котором я стою.
Я почти всегда утомлен, но это только часть проблемы: я утратил столь необходимую для действия искру – искру творческой радости, новизны, подъема. Не однажды я спрашивал себя: почему, почему именно сейчас? Работа меня не увлекает, не захватывает. Нет, наоборот – она меня захватывает, а я этого не хочу. Я действую, потому что так надо, а не потому что я этого хочу. И встает навязчивый вопрос: позволительно ли мне так жить, так работать и так изматывать себя? И всегдашний ответ: следует продолжать и кончить начатое, у меня есть долг не только перед работой, но и перед самим собой. Но откуда я знаю, что выдержу еще десять месяцев?
Ну вот, большая часть того, о чем я пишу, сопровождается вопросительным знаком. Если бы я знал ответы, я бы так не бился и так бы не мучился.
У меня нет времени даже для мелких и неотложных дел – снова поставить выпавшую пломбу, поправить порванный шнур у лампы, купить провод для проигрывателя и – отдыхать, отдыхать, отдыхать, не делать ничего обязательного, остановиться. По правде говоря, мне трудно так, как было трудно только несколько раз в жизни, и беспокоит меня то, что и альтернативы армейской службе утратили свой блеск. Может, они привлекали меня всегда больше потому, что казались недостижимыми, а теперь, воображая их себе, я сомневаюсь. Хватит ли у меня сил все начать сначала? Мне также не хотелось бы сжигать корабли (то, что я всегда делал на протяжении всей своей странной жизни – странной, как жизнь каждого мужчины), потому что может быть я снова захочу вернуться в армию, в которой провел все годы юности. Но сейчас мне необходимо остановиться, уйти – немедленно или через некоторое время. И я это – немного погодя – сделаю.
Вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы, которую я недавно видел: "Остановите мир, я хочу выйти!"
Но невозможно остановить сумасшедший шар, с которым вместе мы движемся, законы тяготения не дают от него оторваться, и поэтому хочешь – не хочешь, живой или мертвый (конечно, живой, и по возможности подольше) – ты здесь.
Хорошо, что у меня есть ты, моя Брур, и хорошо, что есть место, где приклонить усталую голову.
Я знаю, что я недостаточно с тобой бываю, и что тебе иногда трудно так долго оставаться одной, но я верю в тебя, в себя, в нас двоих, верю, что нам удастся прожить нашу молодость, тебе – свою молодость и жизнь, а мне – свою жизнь и искру своей юности.
Все будет в порядке.
Мы посвящаем нижеследующие строки не описанию сложных душевных связей, существовавших между нами и Йони. Мы не станем здесь описывать ни с чем не сравнимую радость, какую пробуждала в нас каждая встреча с Йони, свет и тепло, которые источала его личность, поток его беседы и манеру его речи. Мы не будем распространяться о том, чем был для нас Йони и что мы потеряли с его смертью. Главная цель нижеследующих строк ~ обозначить некоторые линии развития его мысли, оказавшие, как мы считаем, решающее влияние на выбор им своего пути. Внимательный читатель заметил, конечно, отражения и следы этих линий. Однако мы считаем, что на них стоит указать и тем помочь в их прояснении.
Письмом Йони от 29 июня, написанным за пять дней до смерти, кончается и завершается книга его писем и прекращается, насколько нам известно, раскрытие им своей души на бумаге. В письме этом обнажились, как будто внезапно, беспокоивший его "с некоторых пор" глубокий внутренний кризис и большое душевное напряжение, явившееся результатом этого кризиса. Одновременно с этим произошел, по словам йони, значительный упадок его физических сил, что привело, по его оценке, к такому состоянию, когда он опасался, что может рухнуть под возложенным на него бременем. Несмотря на это, он решает остаться верным своему "долгу" и выполнить свои обязанности до конца -• "живой или мертвый (конечно, живой, и по возможности подольше)", в конце письма мы даже слышим положительную ноту, завершающую ноту надежды и веры, несмотря на охватившие его глубокий пессимизм и тяжелые сомнения.
Последнее письмо йони, написанное перед операцией, названной впоследствии его именем, подводит итог драматическому стечению обстоятельств его внутренней жизни. Оно отражает трагический аспект его жизни, подчеркивая тем самым героический ее аспект. Потому что в жизни йони, как в жизни каждого героя, заключался глубокий трагизм. И как оптимистический конец упомянутого письма, так и пессимистический фон ~ отра жают этот трагизм «о всей глубина. Однако их нельзя объяснить с помощью одного этого документа. Документ этот – нечто вроде эпилога к произведению, суть которого изложена в предыдущей части. Итак, нельзя судить о последнем письме йони, а также и понять его в отрыве от остальных писем, в сущности, только все письма Йони в целом позволяют нам заглянуть а скрытые уголки его души.
С помощью писем Йони мы следим не только эе внешними событиями, но и за его внутренней жизнью. Вместе с ним, еще подростком, мы бьемся над смыслом жизни и смерти, разделяем чувства и переживания Йони-солдата и офицера в парашютных войсках Армии обороны Израиля, мы сопровождаем его в Шестидневной войне и постигаем а процессе чтения, какой тяжелый осадок оставила а нем эта война; мы сочувствуем его тоске о прошлом и глубокой любви к встреченным им в жизни женщи- нам; мы проходим с ним вместе разные периоды службы в ар* мии – через испытанные им трудности и достигнутые успехи. В результате перед нами предстает личность Йони. "В результате" – потому что и тот, кто был близок Йони близостью брата и друга, не всегда до конца его понимал и не всегда проникал в глубь его души. Только прочтя все эти письма и прочтя их в той последовательности, как они помещены здесь, мы сможем понять тайну души Йони.
Из асах черт личности йони, которые обнаруживаются в его письмах« больше всего выделяется и возвышается над прочими одна черта. Речь идет о чистоте души йони, о его честности. Имеем в виду не только ту честность, которая заставляет человека следовать определенным правилам по отношению к ближнему. Мы имеем здесь в виду также – и главным образом – ту честность, которая определяет отношения человека с самим собой. Потому что йони всегда был сам с собой честен, и честность эта определяла на только его поведение, но также и его стремления, и весь ход его жизни и ее цели. Честность йони вытекала не из простоты – не из упрощенного восприятия явлений или проблем, не из одностороннего взгляда на вещи или из слепой доверчивости. Она явилась результатом преодоления всех '’pro” и *contra”, которые ставил перед ним его разум, преодоления влекущих в резные стороны сил, воздействующих на него посредством чувств. Честность его была результатом самого тщательного взвешивания, результатом обдуманных и выверенных в свете фактов решений. Она вытекала также из душеэной потребности, от которой он не мог отказаться – потребности в полном соответствии между мыслью и делом. Любое нарушение этого соответствия, на котором основываюсь вся его деятельность, и любая опасность, грозящая этому соответствию, были для йони невыносимы. В этом, в сущности, причина каждого из случавшихся с ним кризисов.
