Однажды в театре «Эксперимент» меня вызвали в конце года директор и худрук и долго мне рассказывали, какое это безобразие, что я самая старая в труппе, а веду себя, как хулиганка… А внизу меня ждет весь коллектив, чтобы отмечать в ресторане конец сезона. И вот сорок минут я эту галиматью выслушивала, потом спросила: «Можно мне уйти?» Мне сказали – можно. Я подошла к двери, повернулась и сказала: «А вот теперь вы и вы идите к е… матери!» Был дикий смех, и от меня отстали.
– У вас есть роль-мечта?
– Уже нет. Но из несыгранных ролей, точно знаю, есть одна. Так никто меня и не пригласил на Мамашу Кураж. Думаю, что это моя роль.
– У вас большая семья?
– Я человек разведенный, была замужем за Александром Векслиным – заведующим постановочной частью в театре «Эксперимент», где заканчивала свою карьеру в России. Детей у меня нет. Моя семья – это сестра с племянником, двоюродные – все находятся в Израиле. Друзей у меня масса. В России. И таких друзей, как в России, больше не может быть нигде. Когда тебе – за шестьдесят, заводить новых друзей смешно. В Чехии – очень близких два-три человека. Но, конечно, все мое осталось здесь. Каждый год я приезжаю сюда, и почти все мои друзья были у меня в гостях в Праге.
– Чем был вызван ваш отъезд?
– Тем, что моя семья уехала в Израиль, тем, что мне надоел антисемитизм, мне надоело ходить за визами, мне надоело играть – я как-то себя исчерпала. И еще причины личного характера. Это было в 1992 году.
– Значит, уезжая, вы думали, что расстаетесь со сценой?
– Да. В Чехию я ехала абсолютно убежденной, что никогда не буду заниматься искусством. Я была уверена, что получу пенсию, пойду билетером в театр. Но получилось так, что я сразу попала в актерскую агентуру, и вскоре меня утвердили на небольшую роль во французском фильме «Джорджино». Там снималось одиннадцать чешских актрис, восемь английских и одна американка – Луиз Флетчер, с которой мы до сих пор переписываемся. Пришлось учить роль на английском языке, до этого я ни на каком языке не говорила. И вот таких фильмов у меня накопилось более двадцати. Роли, конечно, маленькие, но иногда интересные.
Кстати, на съемках «Джорджино» режиссер спросил меня: «Как вы отнесетесь к тому, что вам придется раздеться, и мы вас, обнаженную, снимем сзади?» На это я ответила: «Ну, если всей Франции нужна моя голая жопа, я согласна!» Фильм получился интересный. Это история о первой мировой войне во Франции, о женщинах – жительницах одной деревеньки.
– А как обстоят дела со сценой?
– Я играю в спектакле французского комедиографа Пьера Анри Ками в литературном кафе. Поставила его режиссер Лида Энгелова, благодаря которой я и выехала в Прагу. Она придумала для меня много языковых вариантов, так что до конца спектакля зрители не понимают, какой я национальности. Еще играю моноспектакль «Лилиан Малкина кругленькая, веселая и…». Понятно, что здесь я рассказываю смешные истории из своей жизни и читаю юмористические монологи. А когда приступила к репетициям роли свахи Ентэ в мюзикле «Скрипач на крыше» по Шолом-Алейхему, то безумно боялась, потому что давно по-настоящему на сцене не играла. Память хреновая, язык трудный. Но решилась. Я закончила Шолом-Алейхемом свою карьеру в Питере, и вот начала ее здесь. Что очень приятно.
* * *
Лилиан Малкина живет недалеко от самого центра Праги. В декабре 2001-го актриса встретила нашу семью на трамвайной остановке с нескрываемым удивлением: «Вы приехали так быстро только потому, что не местные! Я приготовилась ждать трамвая не меньше двадцати минут, как обычно в выходные дни». Мы, не спеша, идем к ее дому, и Лиля с удовольствием указывает на шпили дворцов и верхушки достопримечательностей, виды на которые открываются по пути.
– В Праге я уже освоилась, но своей все равно не стала. Во-первых, никак не могу овладеть чешским языком. Говорить – говорю, но с чудовищным акцентом. С этим, правда, все примирились, никого это не оскорбляет, но я переживаю. Во-вторых, я здесь все равно русская, а к русским отношение холодноватое. Здесь больше немцев любят – к ним до границы полтора часа езды на машине. Вот ведь судьба: в СССР была еврейкой, а в Чехии стала русской!
Прага мне напоминает Таллин, в котором я родилась и который очень люблю. И в котором делала первые шаги на сцене. Мне безумно повезло – моим режиссером стала Наталья Николаевна Паркалаб, ученица Ивана Берсенева. Она пришла в наш театр, где я играла одну-единственную роль – в сказке «Кольца Альманзора». Она посмотрела весь репертуар и на худсовете сказала: «… А вот эту девушку я видела только в одном спектакле. Хуже, чем она сыграла, можно только придумать. Я, во всяком случае, такого не видела. Но хочу предупредить худсовет, что на этой актрисе я буду строить весь свой репертуар». Что и случилось. И я за пять лет в Таллине сыграла сорок шесть ролей! Если я и стала хоть какой-то артисткой, то это заслуга Натальи Николаевны, которая не боялась давать мне роли всех возрастов и всех характеров.
– Лиля, признайтесь, вы любили поозоровать на сцене? Любили розыгрыши?
– Если это помогало роли. Например, в Театре на Таганке мы репетировали «А зори здесь тихие». Я играла две роли: офицершу, которая отправляет девчонок на фронт, и маму Сони Гурвич с Гошей Ронинсоном – папой. Работала в двух составах. И если я играла командиршу, то Вика Радунская играла просто бойца, и наоборот. Но мне не интересно было играть просто бойца, тем более что на меня всегда обращали внимание, так как я смешная. И я придумала себе новую роль бойца Катеньки. Юрий Любимов это дело поддержал, и с тех пор боец Катенька появилась во всех постановках других театров, так как писатель Борис Васильев ее одобрил. Я стала придумывать всякие глупости. Когда мы все сидели в грузовике, направляясь в баню, я вдруг выдала фразу: «Девочки, а я мыло проглотила!» Все страшно хохотали. Так мы и решили – вот это кайф, каждый раз будет дикая ржа! Но, уже начиная с генеральных репетиций, никто ни разу не засмеялся. Надо было что-то решать. Так как сцена шла почти в темноте, я в первый же раз показала девчатам рукой по локоть – ну, знаете, что это за жест. Все заржали, и с тех пор каждый раз, когда я говорила эту фразу и не смеялись, я это делала.
Но однажды я ужасно поругалась с актрисой Славиной: когда я вошла в гримерку, она страшно кричала на маленькую старушку-костюмершу, обзывала ее, материла. Я схватила эту Славину за горло, стала бить ее об стенку, ну и она затаила на меня злобу. Тут же рассказала Любимову, что я делаю во время своих слов в машине. На следующем спектакле я совершенно определенно увидела, что один из прожекторов в этот момент направил на меня луч. Это дело просекли. Вызывает меня Любимов и говорит: «Ну, что ж вы, товарищ Малкина?.. Ну, как это так? Вы же взрослый человек… Я думал, что беру вас в театр, чтобы вы как-то пресекли хулиганство в труппе, что вы такая серьезная… Пятое-десятое. И что же выясняется?.. Как вы там показывали?» – «Как? А вот так!» – сказала я и показала. – «Ну, хорошо-хорошо… Но чтобы этого больше не было!»
