А что петь в эпоху Империи? Конечно, портвейн, девочек, личные суицидальные наклонности, дымящуюся сигарету или папиросу. С Империей ничего не случится, и пусть ее описывают заезжие французские путешественники, для коих она представляет этнографический интерес. Для нас интереснее что-то другое. Например: ввести солнце молодежной революции в русский язык, что-то изменив в его составе, и дать новые по духу песни, которых на русском еще не было.
Остановлюсь на одном из майковских шедевров с этого альбома - «Детке». Песенка, как ей и полагается, проста до безобразия: рок-герой, а именно сам Майк, ибо без подстановки на место рок-героя вечно жалующейся личности самого Майка песня рискует остаться без главной изюминки, провожает до двери девушку, накидывая ей на плечи «свой старый макинтош»:
Я спел тебе все песни, которые я знал,
И вот пою последнюю, про то, что кончен бал,
Про то, что одному быть плохо, что лучше быть вдвоем,
Но я разбит и слаб, и я мечтаю об одном…
О чем - попробуй, угадай -
О, ты права, чтоб ты сказала мне: прощай, детка, прощай…
Для меня это замечательное создание на тему «Жизнь есть Иллюзия», одно из самых легких и прозрачных воплощений Майи в мире советского рок-н-ролла. В песне нет интеллектуальных ходов, и, упаси Господи, никаких буддистко-кришнаитских цитат, но почему-то именно это индуистское понятие - Майя, Великая Иллюзия, просится на язык. Песня невесома: только легкая дымка вечерней печали, закатные краски каменного города - пусть в прихожую смотрит окно - исчезающие очертания сотканных из питерской измороси героев - протагонистов, последняя суета прощания, возможно, два пустых стакана с краснотцой на дне.
В те годы жаловались на туманность БГ. Майк другой, вполне ясный и отчетливый, мир его вещественен, в нем нет никаких сверхсмыслов, никаких переносных значений, символов, аллегорий, разве что он вдруг поворачивается к тебе такой своей гранью, что ты чувствуешь словно какую-то нереальность, странность этой вполне твоей, до боли знакомой реальности… Эти счастливые минуты в майковском роке очень редки, но они есть, и дело здесь не в языковых ходах, а в каком-то особом отстранении Майка от всей своей бытовухи, от самого себя…
И это отстранение на что-то намекает, на неокончательность «мира, данного нам в ощущениях»…
Конечно, не только Дилан. Традиция блюзов и рок-н-роллов, акустика «Роллинг Стоунз» периода «Банкета Нищих», Марк Болан и группа «Ти Рекс», урбанистические ритмы Лу Рида - все это источники вдохновения группы «Зоопарк», и генезис Майка надо искать в традиции, внутри которой он честно отслужил.
В те славные для питерского рока дни они шли параллельно: БГ и Майк. Делая шаг вверх, к воздушным замкам «Аквариума», Майк всегда гнал лажу - равно как и БГ, спускаясь в пропущенный сквозь его рок-н-ролльные символы хаос, никогда не дотягивал до майковской трезвости восприятия. Достаточно сравнить антифеминистические вещи БГ с майковской «Дрянью» - абсолютным андерграундным шедевром. То есть все, что надо: горечь, злоба, пощечина и любовь. При этом у него есть целый ряд песен с чудовищным процентом безвкусицы, как у какого-нибудь символиста третьего ряда: какая-то «слепая колдуньям, которая учит летать», какие-то «золотые львы, стоящие на границе между мной и тобой», все это похоже на засахаренное варенье. Настоящая лирика Майка была вот где:
Ты спишь с моим басистом и играешь в бридж с его женой,
Я все прощу ему, но скажи, что мне делать с тобой…
В какой-то мере эта строка «ты спишь с моим басистом» - квинтэссенция майковской лирики. Мне рассказывали, что на концерте в городе Челябинске группа женщин, отслушавши песенку, стала прорываться к музыкантам громить аппаратуру с криками «сам ты дрянь».
Интересно, о чем таком пел Орфей, что его растерзали взбешенные вакханки?
В ленинградском роке Майк заложил славную и добрую антифемистическую традицию (следом - «Кино», «Аквариум», «Странные Игры»). И в иные минуты что-нибудь вроде «ты дрянь, ты продала мою гитару и купила себе пальто» радует куда больше, чем «я вас любил, любовь еще быть может..». Первое как-то роднее. Да и кто из стариков-литераторов мог так емко, без метафорических спекуляций, положившись на две вещи - пальто и гитара - выразить суть противостояния Инь и Ян? Некого рядом поставить. . .
Однажды в период сексуально-депрессивного психоза я нажал кнопочку «Плэй» и попал на «Сладкую N». Вот настоящий бальзам!
Все пишут о том, что наш рок держался в первую очередь на текстах, но в самих песнях не принято искать смысл; кажется, это дурной тон.
Потому что качество песен в чем-то другом. Советский рок исключение. Отнимите у Мамонова его белогорячечную филологию, его «крым – мрык - ырмк» - что от него останется, кроме двух-трех душераздирающих гримас?
И тот факт, что наш рок не смог выжить, как «только музыка», в эпоху исчезновения всех смыслов или идей есть лишь доказательство того, что в этом жанре англоманов и алкоголиков неустранимо присутствовал рудимент все того же российского интеллигентского сознания.
Рожденный как что-то принципиально другое по отношению к Владимиру Ленскому и Льву Толстому, советский рок так и не смог перемахнуть через старые смыслы - смыслы многовековой культуры и окопаться на новых рубежах. То есть, смог, конечно, но все прорывы были случайны. Майк не из тех людей, которые оставили после себя сложносимволическое толкование мира. И все же несколько волнующих меня задвижек есть в его песенках. Сам Майк строго настаивал на том, что его рок-н-ролл - это оттяг для слушателя, развлекуха. Но, думаю, это понимание чересчур идеальное. На самом деле тут есть что продумывать: на скучный трактат.
Поэтику лучших майковских песен можно определить резко и точно: это проза, спетая в жанре рок.
«Я встаю и подхожу к открытому окну, тем самым вызывая на войну весь мир», - (я намеренно опустил рифму) что это, если не хорошая прозаическая строка, т.е. отчетливые крупицы бытия, попавшие в сферу пристального глаза.
В связи с Майком приходит на ум Джек Керуак, признанный вождь поколения битников - так же, как и Майк, обделенный воображением, но обладающий острым глазом и умеющий быть честным и искренним человек, очень близкий по духу Майку (и любимый его писатель), хотя, конечно, развернувшийся куда мощнее и шире.
Его знаменитый роман «На дороге» - это некий Кусок Жизни, прикинувшийся литературой; сумасшедшее ощущение новизны всего, что есть в романе, от самого путешествия героя до какой-нибудь брезентовой сумки или мексиканских говнодавов, похожих на ананасные корочки, снимает момент словесности романа: слова только вспомогательны. Каждая деталь заряжена чем-то особенным, потому что она прожита, и вопрос «как сделан роман» просто снимается.
