Пока Шеллинг лихорадочно пытается завершить свой труд, то наводя последний блеск, то перекраивая все заново, заглянем в его рукопись. Что происходит с ним? Ищет ли он что-то существенно важное, новое, или уже просто не контролирует себя, не может остановиться, занят графоманскими упражнениями, подобно живописцу в новелле Бальзака, полагавшему, что создает нечто гениальное, а в действительности просто маравшему холст?
Выпуская в 1856 году (посмертно) «Введение в философию мифологии», сын Шеллинга отмечал в предисловии, что первая часть работы была уже однажды — примерно тридцать лет назад — отпечатана, и хотя в продажу не поступила, но отдельные ее экземпляры все же разошлись. В опубликованном тексте заметны следы работы философа вплоть до последних лет его жизни. Он говорит о Платене как о покойнике (умер в 1835 году), упоминает, что пятьдесят лет назад читал лекции но философии искусства (следовательно, это упоминание относится к 1853 году), но если верить сыну Шеллинга, то основные мысли «Введения» были сформулированы еще в Эрлангене.
Шеллинг начинает лекционный курс с того, что отмечает его новизну. В науках, которые давно уже получили признание, результат преподносится слушателям без указания на то, как он был достигнут. В новой науке дело обстоит сложнее, и слушатели невольно становятся свидетелями ее возникновения, в их присутствии осмысляется фактический материал, рождаются выводы.
Философия и мифология на первый взгляд чужды друг другу и несопоставимы. Но это только на первый взгляд. Подобно тому как существует философия языка, философия природы, может существовать философия мифологии.
Сначала, разумеется, надо дать ответ на вопрос, что такое мифология. Миф обычно противопоставляют истине, правде. Следовательно, миф — это вымысел, вот что прежде всего приходит в голову. Действительно, простейшие теории мифа рассматривают его как поэтический вымысел. Взгляд этот широко распространен, поэтому у Шеллинга нет необходимости называть какую-либо фамилию. Он мог бы остановиться на трудах Гердера, не устававшего подчеркивать теснейшую связь между античной мифологией и искусством. Шеллинг не возражает против такой связи, он только показывает недостаточность подобного взгляда. По его мнению, индийская мифология непоэтична, и это один из аргументов против отождествления мифа с поэзией.
Шеллинг называет ряд имен, когда рассматривает другой вариант истолкования мифологии — аллегорический. Нам, пожалуй, больше всего скажет имя Фрэнсиса Бэкона. В трактате «О мудрости древних» английский рационалист и эмпирик уверял, что в мифе всегда можно обнаружить тайный однозначный смысл, тщательно завуалированный его создателями. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы, услышав миф о Фаме (Молве), которая после гибели гигантов явилась на свет как их сестра, чтобы сразу же понять, что речь идет о подстрекательских слухах, тайно распространяемых политическими партиями, как это бывает после поражения мятежей. Миф о Купидоне Бэкон толковал как изложение атомистической теории вещества: первоначальные семена вещей, то есть атомы, чрезвычайно малы и остаются в вечном младенчестве. Купидон пускает стрелы, — всякий, признающий атомы и пустоту, должен признать силу атома, действующую на расстоянии. И т. д. и т. п.
В обеих этих теориях — «поэтической» и «философско-аллегорической» — есть, по мнению Шеллинга, одно слабое место. Миф рассматривается в качестве «изобретения», в качестве результата преднамеренного творчества. Но мифологию нельзя ввести, как вводятся в действие школьные программы, учебники, катехизисы. «Создать мифологию, придать ей реальность в мыслях людей, необходимую для того, чтобы она проникла в толщу народа, без чего невозможно ее поэтическое использование, все это выходит за пределы возможностей одного человека и даже многих, объединившихся для этой цели».
В свое время геттингенский филолог Хайне показал, что мифологию создает народ. Он прав в том смысле, что как нет народа без единого языка, так нет его без единой мифологии. Не только единство хозяйства и политических институтов скрепляет нацию, но прежде всего единство сознания, общие представления о богах и героях.
Все это верно, но как объяснить наличие общих мотивов в мифологии разных народов, даже таких, которые не соприкасаются друг с другом? Говорить о том, что один народ заимствовал свои мифологические представления у другого, по мнению Шеллинга, нет оснований. Один миф не относится к другому как копия и оригинал. Остается только допустить, что мифологию создает совокупное человечество на определенной стадии своего развития. Мифология возникает как индивидуальное сознание народа, когда это сознание отделяется от всеобщего сознания человечества, когда из племен возникают народы.
Здесь Шеллинг сказал новое слово. Он впервые взглянул на мифологию взглядом философско-историческим, увидел в ней некую всеобщую, закономерную ступень развития сознания. И еще одно важнейшее обстоятельство подметил Шеллинг.
«Мифология изначально возникла благодаря единству и взаимному проникновению идеального и реального». Это цитата из книги филолога О. Мюллера, появившейся в 1825 году. Шеллинг приводит ее и отмечает, что он сформулировал аналогичное положение четырьмя годами раньше, то есть в первом варианте набранного текста своей невышедшей книги, при первом же чтении курса по философии мифологии. Он критикует Мюллера за плоскую интерпретацию идеи, явно заимствованной у него. Идея Шеллинга состоит в том, чтобы корни мифологии искать не у отдельных индивидов (и даже народов), а в человеческом сознании вообще, где протекает реальный процесс теогонии (происхождения богов), то есть формирования и смены религиозных верований. В этом смысле следует исходить не из знания человека, а из его бытия.
Основная идея шеллинговской философии, идея тождества бытия и мышления, совпадения идеального и реального, нашла удивительно точное применение в теории мифа. Современная наука видит в мифе наиболее всеобщую, изначальную форму сознания, которое еще целиком погружено в бытие. Миф — форма не только сознания, но и бытия, пусть иллюзорного, но все же бытия. Антитеза мифа — рассудок. Человек, живущий во власти мифа, не способен критически подойти к самому себе и к окружающему миру, свои мысли и чувства он принимает за подлинную реальность. Миф лишен рефлексии, размышления, это полная отрешенность от смысла (своих или чужих поступков);, овладеть смыслом — значить разрушить миф.
Миф — чисто формальная структура сознания. Содержание мифа может быть различным — гуманистическим и прямо противоположным, человековраждебным. Миф бывает массовым и сугубо индивидуальным, он наследуется по традиции и благоприобретается. Шеллинг не прав, утверждая, что нельзя заново придумать миф и ввести его как «школьную программу». В XX веке это оказалось возможным. Рост урбанизации, развитие массовых средств информации, исчезновение традиционных мифов создали благоприятные условия для манипулирования массовым сознанием, для возникновения новых мифов. Современная социальная мифология во многом отличается от первобытной, но и в одном схожа: и там, и здесь перед нами иррациональный регулятор поведения, адаптирующий индивида к общности. Одна из самых опасных книг, написанных в наше время, — «Миф XX столетия» — библия немецких фашистов.
