215
подозревавшего мальчика, священник постепенно вытянул
из него все сведения о кружке, об его составе, об его
собраниях, чтениях и обсуждениях. При этом, желая по
больше развязать язык Кандаурова, отец Дионисий сам
прикинулся человеком, не чуждым «проклятых вопросов»
и симпатизирующим исканиям подрастающей молодежи.
Потом он отпустил грехи Кандаурову и на прощанье креп
ко и дружески пожал ему руку.
Едва, однако, отец Дионисий покончил со своими испо¬
ведническими обязанностями, как сразу же побежал к
начальнику жандармского управления и сообщил ему всю
полученную от Кандаурова информацию. Это место теперь
занимал уже не старый и обленившийся Розов, а бравый,
громогласный полковник Петряев, который, грозя неви
димому врагу огромным волосатым кулаком, любил по
вторять:
— Во вверенном мне округе крамолы не будет! Не по
терплю такого позора!
Петряев сразу же «дал ход делу преступного кружка
гимназистов», и в результате четверо учеников во главе с
Амосовым были арестованы. Их продержали в тюрьме
недели две и затем выпустили на поруки родителей. Одна
ко в гимназии они уже не могли больше оставаться и вско
ре после того куда-то исчезли из Омска.
Вся эта история, подробности которой очень скоро стали
широко известны, вызвала в городе сильное волнение. Гим
назисты были глубоко возбуждены и всеми доступными
им способами выражали свое отношение к герою этого
возмутительного происшествия. Ему сразу дали кличку
«шпик», и темной ночью какие-то неизвестные стали
бросать камни в окна его дома. Особенно потрясены
были те немногие из гимназистов, которые еще сохраняли
религиозные чувства. Помню, как один семиклассник, гово
ря со мной на эту тему, почти плакал и все время вос
клицал:
— Ну, как же это возможно?.. Исповедь!.. Душа откры
вается перед богом... И вдруг — жандармы!.. Как же это
возможно?.. Если бог терпит такие вещи, значит он не бог
или его совсем нет!
Я не имел оснований выступать адвокатом бога и посо
ветовал гимназисту прочитать байроновского «Каина».
Шпионство отца Дионисия сразу накалило мои настрое
ния. Всякое примиренчество с жизнью, с гимназией, с ду-
216
ховенством, с царским режимом стало невозможным.
Сладкие мысли о красоте, любви, веселии, беспечальном
существовании рассеялись, как дым. Я вновь вернулся к
миру реальностей, временно заслоненных приятностью об
щения с компанией Королевых. Я опять был полон гнева
и ненависти к гнусным российским порядкам и опять вер
нулся к проклятому, не разрешенному для меня вопросу:
что же дальше?
Как-то в эти дни я возвращался с Наташей с катка на
Оми, где мы иногда вместе бегали на коньках, и под све
жим впечатлением от поступка отца Дионисия я стал раз
вивать пред ней мою теорию очищения мира огнем. На
таша внимательно слушала меня, слегка склонив набок,
голову. Мне не видно было ее лица, и я не знал, как
она реагирует на мои рассуждения. Вдруг Наташа круто
остановилась, так что снег даже хрустнул у нее под
ногами, и каким-то особенным голосом спросила:
— И вы серьезно верите в свою теорию, Ваня?
Я на мгновение замялся и затем ответил:
— Мне эта теория кажется красивой и могучей....
И потом я не вижу других путей...
Мы прошли по улице еще несколько шагов, и я не
сколько нерешительно прибавил:
— Я с своими теориями похож на язычника... Знаете,
язычник часто бьет и ломает своего божка, если он ему не
приносит счастья... Я тоже легко низвергаю свои теории,
если убеждаюсь, что они плохи.
— Так вот, Ваня, — горячо ответила Наташа, — я сове
тую вам как можно скорее низвергнуть эту вашу теорию.
Она никуда не годится...
—- Почему не годится? — возразил я.
— Вы читали политическую экономию? — вопросом на
вопрос ответила Наташа.
— Нет, не читал, — сказал я.
— Это и чувствуется, — заметила Наташа и прибавила: —
Вам надо непременно познакомиться с политической эко
номией.
Разговор с Наташей запал мне в душу. Я стал искать
людей, могущих мне помочь в ознакомлении с этой таин
ственной «политической экономией» прежде всего среди
высланных студентов. Здесь меня постигло большое
разочарование.
Революционное студенчество того периода представля-
217
ло собой пестрый и довольно сумбурный конгломерат лю
дей разных социальных групп, разных настроений, разных
политических симпатий. Конечно, в его среде встречались
уже сложившиеся представители того или иного воззрения
(в частности социал-демократы), но их было немного.
Среди высланных студентов в Омске я ни одного такого
не мог найти. У подавляющего же большинства тогдашней
молодежи не было никакого цельного миросозерцания,
зато было много духовной путаницы и неразберихи. Часто
встречались «тяготеющие» к социал-демократам или
социал-революционерам, а также радикальствующие оди
ночки, сильно склоняющиеся к анархизму. Всех студентов
объединяло одно чувство протеста против царского само
державия. Все они готовы были созывать сходки, устраи
вать забастовки, ходить на демонстрации, но лишь сравни
тельно редкие из них могли ясно и точно ответить на
мучивший меня вопрос: что же дальше?
Неудивительно при таких условиях, что, хотя все вы
сланные студенты очень любили к случаю и не к случаю
поминать политическую экономию, почти никто из них не
имел сколько-нибудь ясного и продуманного представле
ния о ней. Неудивительно также, что ни Королев, ни Бара
нов, ни Пальчик, к которым я обращался, не смогли мне
особенно облегчить изучение той особой науки, которая,
как тогда мне казалось, являлась ключом к познанию «до
бра и зла» на земле. Наташа была лучше других подкова
на в интересовавшей меня области, и к ней я чаще всего
обращался за помощью. Однако и она не могла меня пол
ностью удовлетворить.
Как бы то ни было, но занятия мои начались. Первой
книжкой, которую мне удалось достать, была «Политиче
ская экономия» Шарля Жида. Я долго и усердно сидел над
ней, стараясь проникнуть в тайны буржуазного мышления
