Ознакомительная версия.
Я взбежала по лестнице и вошла в залу; тут было множество офицеров пехотных и кавалерийских. За столом сидел адъютант и что-то писал; в камине горел огонь, я села близ него в ожидании развязки. Из офицеров никто не говорил один с другим, но все в молчании или ходили по зале, или стояли у камина, смотря задумчиво на огонь, как вдруг эта сонная сцена оживилась; вышел Закревский: «Господа! – по этому слову все офицеры встали в шеренгу. – Кавалерия, вперед, на правый фланг!» И вот мы, в числе четырех: кирасир, два драгуна и один улан, стали на правом фланге прямо перед лицом Закревского, он взглянул на меня очень внимательно раза два, пока отдавал нам свое приказание: «Явиться к командиру конногвардейского полка Арсеньеву!» Наконец нам объявили подробнее, что в конной гвардии обмундируют наших рядовых с какими-то переменами; мы выслушали и разъехались: кавалеристы домой, а покорные пехотинцы отправились прямо к Арсеньеву. Я узнала это потому, что у подъезда они, сговариваясь идти туда, спросили и нас: «А вы, господа, пойдете с нами?» – «Сегодня мне некогда», – отвечала я.
Я послала Рачинского в канцелярию конногвардейскую для примерки какого-то нового мундира. По возвращении он сказал мне: «Велено вашему благородию явиться самим туда». – «Куда?» – «В швальню к майору Шаганову». Наскучили мне все эти затеи! насилу я развязалась с ними. Была только один раз у Арсеньева и сказала Шаганову, что буду присылать к нему улана; что мне вовсе не нужно присутствовать при этом и что я имею совсем другое поручение от своего полка. Сказав это, я ушла.
Завтра отправляюсь в полк; две недели отпуска миновали! Я провела их скучно: с утра до вечера в мундире, затянута, становясь во фронт, получая извещения – явиться туда! явиться сюда! Никогда более не поеду в такой отпуск.
Две недели в отпуску. Поездка на Ижевский оружейный завод
Я не знала, как употребить время своего четырехмесячного отпуска; в уездных городах мало средств проводить его приятно, а особливо зимою: бостон, вист, вист, бостон; пирог, закуска; закуска, пирог; вот все способы избавиться того лишнего часа, который найдется почти у всякого из нас. Для меня ни один из этих способов не годился; карт я не люблю, а пирог и закуска хороши только на полчаса.
С месяц я прожила, однако ж, не скучая, пока было что говорить с отцом, братом, сестрами; пока было где ходить в лесах, по тропинкам, то взбираться на горы, то спускаться в овраги; наконец, узнав все места верст на двадцать кругом; переговоря все, и забавное и страшное, и важное и смешное, и даже перечитав все ужасы Радклиф, увидела я, что не только один, но и все мои часы сделаются лишними; а отпуска оставалось еще два месяца; уехать прежде срока было бы странно; да и что-то не в обыкновении. Итак, я решилась спросить батюшку, не позволит ли он мне поехать куда-нибудь недели на две.
С первых слов снисходительный отец мой согласился: «Ты хорошо вздумал, друг мой, – сказал батюшка. – В соседстве у нас Оружейный завод, поезжай туда. Начальник его, генерал Грен, мне хороший приятель; там прекрасное общество, составленное из людей образованных, хорошо воспитанных; у них свой театр, музыка; у многих отборная библиотека; поезжай с Богом, я позволяю тебе пробыть там праздник Рождества и Новый год. Когда ты хочешь ехать?» – «Завтра, если позволите». – «Пожалуй, но успеешь ли? Ведь надобно достать повозку, у меня дорожной нет». – «У Казанцова есть готовая, недавно сделана; я куплю ее». – «А что он хочет за нее?» – «Триста рублей». – «Вели привезть, надобно посмотреть…»
Я послала за повозкой; батюшке и мне показалась она стоящею гораздо более той цены, которую спросил Казанцов, и я в ту ж минуту отдала деньги. На другой день после завтрака я обняла и перецеловала всю мою семью поодиночке; с чувством прижала к сердцу руки добрейшего из отцов, поцеловала их обе и, сказав всем еще раз «прощайте», бросилась в повозку. Вся тройка, давно уже дрожавшая и от холоду, и от нетерпения, взвилась на дыбы, рванула с места разом, полозья завизжали, и повозка понеслась вихрем по дороге, углаженной и скованной морозом в тридцать градусов.
В одиннадцатом часу подъехала я к воротам полковника Цеддельмана. Это был старый знакомец отца моего. На осведомление мое, можно ли у них остановиться, отвечали радостным криком две его своячины, молодые девицы, которых я любила без памяти; они обе выскочили на крыльцо, схватили с плеч моих шинель, бросили ее человеку в руки и умчали меня с собою в комнаты. Прошло четверть часа, прежде нежели Цеддельман мог обнять меня, спросить о здоровье отца и предложить свое радушное гостеприимство.
Наталия и Мария не выпускали меня из рук; они то обе вдруг говорили, то одна другую перебивали, так что я не знала, которую слушать. «Да перестаньте! Вы одурите его, – говорил Цеддельман, смеясь и стараясь высвободить меня из рук их, – дайте же мне поздороваться с ним…» Наконец радостный восторг моих приятельниц утих несколько; и как они сидели уже за столом, когда я приехала, то, пригласив меня ужинать, сели опять за стол. В продолжение ужина рассказали мне по порядку весь быт разных увеселений на заводе; главное был театр. «Кто же у вас актеры?» – спросила я. «Сын генерала и много других чиновников». – «А дамы играют?» – «Ни одна». – «Кто ж играет женские роли?» – «Иногда практиканты, иногда берут кого-нибудь из генеральской канцелярии». – «И они хорошо играют?» – «Ну, как удастся; у нас отлично играются мужские роли, потому что молодой Грен, Смирнов и Давыдов – такие актеры, каких редко можно видеть на сцене, даже и в столице». – «Какого рода пиесы предпочтительно играются?» – «Комедии и оперы». – «Оперы?» – «Да! И какие оперы! Какие голоса! Какая музыка!» – «Вот, право, это любопытно видеть; я в восхищении, что вздумал сюда приехать. Часто у вас даются представления?» – «Два раза в неделю». – «Молодой Грен женат?» – «Женат, на красавице…» После ужина Наталия и ее подруга хотели было еще много рассказывать мне о разных происшествиях в их маленьком царстве; но Цеддельман увел их обеих, говоря: «До завтра, до завтра! не все вдруг; дайте ему и самому что-нибудь увидеть… Я надеюсь, вы у нас погостите?» – «Пока не наскучу вам». – «В таком случае вы останетесь у нас на всю жизнь. Вот ваша комната, желаю вам покойного сна».
Я осталась у дверей, пока Цеддельман и обе девицы, перешед залу, скрылись в противоположную комнату. Тогда, отворя дверь своей комнаты и ожидая найти в ней и тепло, и светло, я очень удивилась, не найдя ни того, ни другого; из отверстой двери несло на меня холодом Гренландии, и во тьме ее белелись только окна, замерзшие на вершок толщиною. Изумление мое в ту ж секунду было прервано приходом моего человека со свечою в одной руке и жаровнею в другой. «Разве здесь нет комнаты теплее этой? Тут, кажется, все равно, что на дворе». – «Что делать, сударь. Эту комнату натопить нельзя; ее всегда отдают гостям, не потому, чтоб хотели их заморозить, но потому, что она всех других приличнее для них: отдельна от спален хозяев, примыкает к зале, имеет лучшую мебель и особливый ход; весь ее порок, что холодна, как собачья конура в зимнюю ночь».
Ознакомительная версия.
