Кем бы ни были рядовые: артиллеристами ли, саперами, истребителями танков, связистами, окопниками или снабженцами – все, что еще осталось от 98-й пехотной дивизии, в эти дни сплотилось, спаялось в настоящее боевое содружество верных товарищей, прочнее которого не бывает. Только такое содружество, связанное единой судьбой, сможет выстоять в тех невзгодах, что выпадут на их долю в ближайшие недели.
До наступления темноты удалось занять целый ряд деревень западнее Малоярославца: между Терентьевом и Копенками, к западу от дороги до «автострады». В них надо было организовать сопротивление. Время сражений на полевых «рубежах», по «отмелям рек» или «лесным опушкам» прошло! Кто может лежать в снегу в летнем обмундировании? А на ночь обещают 42° мороза!
Прорыв врага на севере, между 98-й и 15-й пехотными дивизиями, теперь идет полным ходом: кавалерия и пешие колонны тянутся от Боровска на запад. Уму непостижимо, когда только большевик смог подготовить такие силы для атаки на Малоярославец! Неужели конец трех дивизий предрешен?» [78]
Через несколько суток все они исчезли из Малоярославца. Другие навсегда остались на русской земле, пополнив сонмы завоевателей, тени которых вечно будут бродить по здешним полям и перелескам…
Взятием Малоярославца Красная армия одержала яркую победу. Части 43-й армии повторили мощь русского удара, напомнив и своим войскам, и противнику, что всякий иноземец, пришедший на русскую землю с мечом, от меча же и погибнет.
Но дорога до великой Победы была еще длинна.
При штурме Малоярославца и в уличных боях погибло 1350 наших бойцов и командиров.
Мне рассказывали, что однажды, когда малоярославчане в очередной раз пригласили в гости на празднование дня освобождения города генерала А.Ф. Наумова, тот попросил остановить машину в пойме реки Лужи. Он сразу узнал знакомые места, пересеченный рельеф, который усложнял действия наступавшей пехоты. Своим спутникам он сказал: «До сих пор не могу себе объяснить, как мы смогли перескочить это пространство? Ведь все здесь простреливалось из крайних домов. Наверное, молоды были, бесшабашны, не думали о смерти…»
Генерал Наумов доживал свою жизнь в городе Обнинске, в скромной квартире, выделенной Министерством обороны СССР. Выйдя в отставку, пожелал жить там, где когда-то воевал. Был почетным гражданином Малоярославца и Обнинска. Написал несколько книг мемуаров.
7 января наши войска были уже под Ильинским и атаковали немецкие позиции – ту самую линию обороны, которую в октябре занимали подольские курсанты. Немцы переоборудовали железобетонные доты, блиндажи, усилили систему окопов и ходов сообщения.
Напомним читателю, что село Ильинское расположено на Варшавском шоссе. Сейчас здесь музей, посвященный подвигу курсантов подольских училищ. Так вот противник, пытаясь сбить темп наступления 43-й армии, именно здесь оборудовал промежуточный рубеж обороны. И наши войска были остановлены. Они буквально воткнулись в оборону Ильинского укрепрайона, широко разветвленного вправо и влево от шоссе.
Тогда из состава 53-й сд был создан подвижной отряд: батальон пехоты и артполк. Люди были поставлены на лыжи, орудия на сани и – вперед. Продвигались скрытно. Накануне разведка нашла разрыв, не занятый противником, и отряд беспрепятственно вошел в него. Подошли к Старому Рыбину, занятому противником. Деревня была превращена в мощный опорный пункт, входивший в общую систему обороны немцев на Варшавском шоссе и его окрестностях. Выбить немцев из Старого Рыбина, овладеть деревней – это означало разорвать целостность обороны противника, нарушить систему его огня, дать возможность соседям наступать беспрепятственно, не опасаясь губительного флангового огня.
Подошли к опушке леса. Затаились. Разведка начала наблюдение.
Весь день 8 января прошел в ожидании и борьбе с холодом. Мороз стоял под 30 градусов. Костров не разведешь, да и не попрыгаешь – противник в пятидесяти– восьмидесяти шагах. На рассвете 9 января, точно определив огневые точки немцев, батареи провели короткий огневой налет. Батальон рванулся вперед. Через несколько минут бойцы были уже в деревне и среди домов, во дворах и в огородах кромсали штыками и саперными лопатами разбегавшихся немецких солдат. Внезапность, тщательная разведка, точный огонь артиллеристов и стремительность пехоты принесли успех этой операции. Затем, развивая наступление, ударили немцам в тыл и во фланг. В этот же день и Ильинское, и Башкировка, и Лобково, и другие населенные пункты нынешнего Малоярославецкого и Медынского районов Калужской области были очищены от противника. Тогда это было Подмосковье.
Перед 43-й армией открывалась дорога на Медынь.
Для красноармейца Дятлова этот бой был первым. Взводный, наблюдая за ним на марше, когда сводный батальон двигался по проселку в немецкий тыл, сказал:
– Вот что, парень, держись Добрушина. А ты, Николай Фомич, его не бросай. Держитесь вместе.
Николай Фомич, почувствовав свою власть над молоденьким бойцом из недавнего пополнения, тут же забрал у него кисет с табаком и сказал:
– Тебе это ни к чему. Молод еще. – И сунул в руки бумажный кулек.
Дятлов пощупал – сахар.
Но закурить тоже хотелось. В запасном полку он успел пристраститься к куреву. Уже не тошнило. Да и чувствовал себя настоящим бойцом.
– Ты, главное, что… – И дядька Добрушин задумался.
Они сидели на опушке леса, ожидали возвращения разведки и отдыхали. Разрешили закурить. Дятлов сунул в рот небольшой кусок сахару. Сразу стало хорошо, и даже тепло.
– Главное, не наделать в штаны. Хотя в первом бою и это не позор. – Дядька Добрушин затянулся. – Позор для солдата – что? Позор товарища в беде бросить. А беда бывает разной…
Дядька Добрушин говорил как-то витиевато, неконкретно, и какие-то четкие и определенные выводы из его нравоучений сделать было почти невозможно. То, что он говорил, Дятлов и раньше знал. А потому слушал своего наставника вполуха.
– Ладно. Не робей. Смотри на меня. И делай то же самое.
«Ну-ну, – подумал себе Дятлов, – посмотрю я на тебя, храбреца, когда дело начнется».
А дело уже начиналось. Только не все это поняли. Добрушин как-то сразу сжался и словно бы сбавил в росте. Правее, за лесом, зарокотало. В другой стороне трещали пулеметы, отрывисто, резко бухали винтовки. Только было непонятно, соседи ли там бились или их разведка на немцев напоролась?
Вернулась разведка. Целая, непобитая. Значит, обошлось. Пришел ротный и поставил задачу: до рассвета сидим в лесу, а на рассвете, по его команде, повзводно, тремя волнами атакуем северо-восточную окраину села.
– Там у них пулеметы. Не то два, не то три, – осевшим голосом сказал дядька Добрушин и больше не проронил ни слова до самого рассвета.
