Комполка еще не было на месте, и я, стоя на улице, приветствовал офицеров, трепался с дежурными по полку и штабу, рассказывая о
Москве, подтрунивал над такими же солдатами и сержантами, как я, получая ответные отклики. Подполковник Сазонов приехал на своем
УАЗике в четверть одиннадцатого.
– Сделал?
– Так точно.
– Молодец. Поздравляю с днем рождения, – протянул мне широкую, крепкую ладонь подполковник.
– Спасибо, товарищ полковник, – я крепко прожал протянутую мне руку. – Разрешите отбыть в увольнение?
– Разрешаю.
– Вот только проблемка есть.
– Какая?
– Увольнительную записку мне старшина выдал, в подписи на ней… увы.
– А Салюткин чего? Для чего он обязанности ротного выполняет? Его в школе писать не научили? Детский сад…
– Нету его, товарищ полковник. Рота с утра на "директрису" уехала. Он, наверное, с ротой…
– Пошли в кабинет.
Мы поднялись в кабинет командира полка. Следом за нами, заметив нас через решетчатое окно, в кабинет влетел "секретчик", неся в руках папку с бумагами.
– Подожди, в кабинет войти не дашь, – буркнул ему "кэп". – Давай твою увольнительную. Вот ведь лейтенант, блин, старого полковника заставляет за себя работу делать, олух.
И с этими словами, гвардии подполковник Сазонов размашисто расписался на увольнительной записке. Еще раз внимательно изучив ее и, подождав, когда чернила высохнут, он протянул ее мне:
– Отдыхай. Свободен.
– Спасибо, товарищ гвардии полковник.
– Иди, иди, – махнул рукой "кэп" и посмотрел на "секретчика" -
Ну, что у тебя там?
Я выскочил из штаба полка.
Супер. Класс. Здорово. Увольнительная есть. И подписана "кэпом".
Такого ни у кого ни в части, ни в дивизии никогда не было.
Увольнительная записка должна была подписываться ротным, были случаи, когда на ней ставили непонятные закорючки взводные или старшина, а иногда и сами сержанты, когда шли в "официальную" самоволку. Я слышал и видел, когда на увольнительной записке расписывался начштаба и даже командир батальона, но чтобы командир полка – такого не было. Это была реликвия, ее стоило сохранить и, наверное, вклеить в дембельский альбом, если бы я решил такой создать.
Быстро переодевшись и договорившись с Денискиным, что наряд я приму около восьми вечера, не проверяя, я ушел в город. Позвонив домой, выпив пол-литра кваса и посетив краеведческий музей и музей
Дегтярева, я понял, что пойти-то мне совершенно некуда, и без толку шатался по мало известным мне районам города, заглядываясь на девчонок. Присев в одном из скверов и расслабившись, я услышал у себя над головой:
– Товарищ сержант, предъявите документы.
Передо мной одетый не в парадную форму, а в ежедневное, хотя и очень чистое, практически новенькое "хебе", стоял младший сержант.
– Ты кто такой?
– Я спросил Ваши документы. Что Вы тут делаете?
– Я тебя спросил: ты кто такой? Тебя не учили подходить к старшим по званию? Крючок застегните, товарищ младший сержант. И представьтесь.
Шахматная сицилианская защита – защита нападением – как никак лучше всего действовала в армии. Если младший сержант имел какие-то права, то это был самый простой способ сбить его с толку. Такого оборота парень явно не ожидал. Он застегнул воротничок, выпрямился и, приложив руку к пилотке, произнес:
– Помощник коменданта дивизии, младший сержант Воронин.
– Вольно, Воронин, покажи документ, что не врешь.
Воронин достал сложенную вчетверо бумажку, где действительно значилось, что он, Воронин, помощник коменданта, и ему дано право проверять документы у солдатско-сержантского состава. Подобный документ я видел впервые, но печать и подпись присутствовали, а только без бумажки, как известно, мы букашки, а с бумажками – люди и порой очень важные.
– Держи, служивый, – протянул я ему свой военный билет и увольнительную записку.
– А чего ты в городе делаешь?
– Гуляю. Выполнил приказ командования, награжден… Да ты сядь рядом, отдохни. Не в самоволке я, не в самоволке. День рождения у меня. Вот и расслабляюсь.
Воронин сел рядом и протянул мне мои документы. Через десять минут выяснилось, что Воронин является писарем коменданта, что устроила его туда мама, а комендант, чтобы патрули писаря не трогали, выписал ему страшного вида бумажку.
– Ну, раз ты тоже "в увольнении", пошли в кино сходим, – предложил я ему.- Одному в городе ужас как скучно. Девчонки внимания не обращают. Денег не много. Кино – самое то.
– Не могу, мне в штаб дивизии надо.
– Раз надо, так надо. Будь здоров. Будешь мимо проходить, заходи в третью мотострелковую роту.
– Спасибо.
Воронин пожал мне руку и ушел.
Сходив в кино, где вместо фильма я пялился на целующуюся в одном со мной ряду парочку, и поняв, что больше мне идти совершенно некуда, вернулся в часть. Как было договорено, я принял у Денискина дежурство по роте, не проверяя чистоту туалета и порядок в бытовой комнате, решив, что все равно через пару часов все улягутся, оставив там бардак. Поговорив о произошедшей ситуации и покритиковав непосредственных командиров, мы с Сашкой пришли к выводу, что наша служба в армии точно "под гору покатилась", а следующий день рождения я уж наверняка буду встречать дома. Сашка обещал приехать ко мне в Питер. Я обещал показать ему город во всей красе. День рождения подошел к концу. Было немножко грустно, но одновременно радостно. Девятнадцать лет – это еще не возраст, чтобы грустить. В девятнадцать лет мир кажется непознанным, и перед тобой тысячи дорог по которым можно пройти. В девятнадцать лет весь мир твой, даже если ты живешь с армейскими ограничениями.
Мой организм утроен так, что к трем часам ночи, несмотря ни на что, голова начинает отключаться, и я засыпаю. Вокруг должно происходить что-то слишком неординарное, заставляющее двигаться, выполнять какие-то действия, чтобы я смог высидеть до утра, не обращая внимания на время. Именно поэтому я не любил дежурства по роте, где от безделья откровенно вырубался в вышеуказанное время. В три часа ночи, когда вся рота уже давно спала, а дневальный стоял
"на тумбочке", я улегся на ближайшую пустую койку, положив ноги в сапогах на придвинутую табуретку, и наказал дневальному толкнуть меня, если он услышит шаги на лестнице. Глаза закрылись сами собой, и ночной морфей пригласил меня к себе. Или шаги были настолько тихими, или дневальный задремал, стоя, но разбудил меня командир батальона:
– Спишь?
– Никак нет, – вскочил я, растирая заспанную рожу.
– Пойди, умойся.
Я вымыл лицо холодной водой из-под крана и вышел к комбату.
– Товарищ гвардии майор…
