Я сказала об этом девочке.
— Да, — отвечала она, — мы потеряем дорогу и к морю, и к дому. Надо вернуться опять на ту сторону и дойти до того двора, откуда побежали…
Мы так и сделали: перешли на противоположную сторону улицы и, придерживаясь руками за заборы, отправились искать тот двор, откуда меня так нелюбезно выпроводили. Но мы шли очень долго, прошли много дворов, а того двора все еще не было… Я очень устала и отказывалась идти дальше. Мы садились отдыхать потом снова шли вперед… Этот сон продолжался очень долго, не помню, чем он кончился.
Сначала мне снилось, что мы с М. Н. пошли в канцелярию Института дефектологии и я со служащими говорила о том, чтобы мне дали командировку в Харьков. В канцелярии было очень много людей; мне казалось, будто я немного слышу их голоса и вижу их тени. Однако слуховые и зрительные восприятия были так слабы и бледны, что скорее казалось, будто я всем телом воспринимаю шум, присутствие людей и, кроме того, догадываюсь, что здесь должно быть много людей и, следовательно, большой шум, если допустить, что все они разговаривают.
По поводу командировки служащие отвечали (они говорили вслух, а М. Н. переводила мне дактилологией), что не могут мне ее выдать ввиду того, что в прошлом году я уже получала эту командировку. Но вот ко мне подошел товарищ 3.; пожав мне руку, он начал писать по моей ладони:
— Я вам дам командировку, потому что в 1946 г. вам полагалась такая же командировка, а вы ею не воспользовались. Ассигнованные на эту командировку деньги остались неизрасходованными, вы их можете получить в любое время…
Я была очень довольна таким оборотом дела и ушла к себе, чтобы собираться в дорогу. Дальше следовал какой-то провал, я не видела себя едущей в Харьков. После этого провала во сне я вдруг оказалась в Харькове в том доме, где когда-то помещалась клиника слепоглухонемых, но только на третьем этаже, в помещении школы слепых. Дом еще не был восстановлен после войны, и я искала выход, чтобы спуститься вниз. Я подошла к площадке прежней лестницы и, осторожно ступая, начала ощупывать ногами пол, отыскивая ступеньки. Я их нашла, они были сложены из булыжника, на лестнице не было ни перил, ни стены. С обеих сторон зияли провалы и пустое пространство до первого этажа. Мне стало очень страшно спускаться по этой лестнице, я боялась, что, сбившись с прямой линии, могу подойти к краю лестницы и свалиться вниз. У меня кружилась голова от страха и волнения, и я решила спускаться по лестнице на четвереньках, чтобы руками ощупывать дорогу.
Казалось мне, что я очень долго спускалась по лестнице, путь мой затруднялся еще тем обстоятельством, что при каждом моем движении отдельные булыжники скатывались вниз… Я опасалась, что вот-вот вся лестница рухнет.
Чем ниже я спускалась, тем больше падало булыжников: сначала булыжники катились только впереди меня, потом я почувствовала, что сверху на меня тоже падают камни, я ощутила какой-то топот. Оказалось, что вслед за мной по этой ужасной лестнице бегут слепые девочки. Они догнали меня, когда я уже достигла первого этажа. Но странное дело, я ожидала, что если лестница состоит из булыжников, то и пол должен быть таким же; на самом деле пол был гладкий, кафельный и очень чистый.
Слепые девочки думали, что я не помню дороги в доме, и, взяв меня под руки, подвели к той двери, через которую я когда-то ходила в школу. Дверь была заперта, но у меня в кармане оказался ключ, и я ее открыла. Переступив через порог, я почувствовала, что на полу лежит все тот же несносный булыжник. Я наклонилась и осмотрела пол руками: прежнего пола не было и снова начиналась лестница из булыжников. Я подумала: «Наверное, сюда упала бомба, когда враг бомбил город, и пробила пол».
Вместе со слепыми девочками я начала спускаться вниз, но девочки очень спешили, бежали быстро, и от этого лестница рухнула, мы свалились в подвал. Карабкаясь по большим кучам булыжника, мы направились в ту сторону, где раньше была дверь в вестибюль нашей клиники. Когда мы добрались до того места, где когда-то было восемь деревянных ступенек, их там не оказалось. Вместо них начинался деревянный пол. Он был очень гладкий и почти отвесный, так что мы много раз соскальзывали вниз, прежде чем добрались до двери. На двери я отыскала кнопку электрического звонка и нажала ее. Звонка я не слышала, но через минуту кто-то открыл дверь со стороны вестибюля. Войдя в вестибюль, я повернула налево и быстро побежала по лестнице наверх. В нашем помещении все было в порядке: вестибюль и лестница или такими же, как всегда.
Попав на верхнюю площадку, я снова повернула налево и вошла в бывший лабораторный зал. Там сидело несколько педагогов. Они бросились ко мне навстречу, смеялись, радовались моему приезду. Все одновременно пытались говорить со мной ручной азбуки, но я не была в состоянии понять всех сразу… Утром я не могла вспомнить, кончился ли на этом сон, или Забыла его продолжение.
Мне снилось, что мы с М. Н. работали за моим письменным столом. Я захотела пить чай, а так как в чайнике уже была вода, то оставалось только включить электрическую плитку и поставить чайник. Я взяла провод, но оказалось, что на нем не две вилки, а четыре. Невозможно было включить их в розетку. Я вывинтила лишние вилки, но плитка не загоралась, хотя М. Н. всячески крутила провод. Тогда я покрепче нажала на розетку и протянула руку к плитке, чтобы ощутить, есть ли огонь. Плитка уже разгорелась, но она была накрыта скатертью. Я быстро сорвала скатерть, удивляясь, как М. Н. могла допустить, чтобы скатерть лежала на плитке. Но скатерть еще не успела загореться, а я была : взволнована этим сном, что даже проснулась.
Мне снилось, что у меня болела голова, меня отвели к врачу хирургическую клинику и оставили там для операции. Дежурная сестра повела меня в операционную комнату, посадила на стул и начала срезать волосы на темени.
Знакомый хирург написал в моей руке: «Сейчас мы будем делать вам трепанацию». Когда меня оперировали, я совершенно не ощущала боли, но в то же время мне было плохо — я сильно ослабела и начала терять сознание. В таком состоянии я как будто находилась долго. Потом очнулась и сказала врачу, что чувствую себя лучше.
— Вас уже можно выписать, — отвечал врач. Я пошла принять ванну перед уходом из клиники. Как я попала домой, во сне не видела, но оказалась в своей комнате; на мне был утренний халат, и я занималась уборкой комнаты. Я часто подходила к двери, чтобы проверить, не вытянута ли веревочка. Когда я еще раз подошла, то увидела, что веревочка вытянута и, кроме того, в дверь кто-то стучал; это я почувствовала рукой, когда взялась за веревочку. Я открыла. В комнату вошел мужчина среднего роста. Когда он взял меня за руку, мне представилось, что я его знаю, руки его казались мне знакомыми, и я силилась вспомнить, кто же это, но вспомнить не могла. Это обстоятельство крайне смущало меня, однако я предложила ему сесть, надеясь на то, что он сам назовет себя. Он сел рядом со мной, но не говорил, кто он, а начал спрашивать, как я себя чувствую после операции. Я отвечала ему в крайнем замешательстве, ибо не знала, с кем разговариваю. Наконец, улучив удобный момент, я спросила, как он поживает, надеясь, что по его ответу я догадаюсь, кто он. Он отвечал мне ручной азбукой:
