Ознакомительная версия.
Князь В.А. Оболенский вспоминал в эмиграции, как «примерно за месяц до эвакуации Крыма большевики повели в Северной Таврии энергичное наступление на войска генерала Врангеля и принудили их к отступлению на Крымский полуостров. Отступление по своей спешности носило все признаки катастрофы и сопровождалось большими потерями в людях, запасах и снаряжении».
Далее он сообщает интересные детали:
«Крымские обыватели встревожились. Люди более состоятельные наскоро ликвидировали дела и уезжали за границу, остальные уныло ожидали развёртывания дальнейших событий.
Как раз, когда последние эшелоны врангелевской армии переходили через Перекопский перешеек и через Сивашский мост, в Севастополе собралось давно уже намечавшееся совещание торгово-промышленных и финансовых деятелей как крымских, так и прибывших из Лондона, Парижа и Константинополя.
И среди них тоже настроение было тревожное. Совещание, казалось, утрачивало всякий смысл. Никому не было охоты разговаривать о ненужных уже финансовых экономических реформах, и каждый про себя думал лишь о том, как бы поспеть уехать до прихода большевиков. Но на открытии съезда появился сам Врангель и произнёс успокоительную речь. В ней он признал тяжесть понесённых при отступлении армии потерь. Но отступление было неизбежно по стратегическим соображениям, так как нельзя было держать столь растянутую линию фронта. Теперь, когда оно свершилось, Крыму уже не угрожает непосредственной опасности, ибо подступы к Крыму настолько укреплены, что взятие их было бы не под силу даже лучшим европейским войскам, а для большевиков они совершенно неприступны. На всех, слушавших эту речь, сказанную искренним и серьёзным тоном без малейшей примеси военного бахвальства, она произвела весьма успокаивающее впечатление. Торгово-промышленники занялись обсуждением очередных реформ, а жители, среди которых скоро распространилась весть о твёрдой речи генерала Врангеля, стали поспешно успокаиваться».
Уже в Константинополе Оболенский не без удивления прочёл в газетах «заявление Врангеля о том, будто бы он никогда не рассчитывал на победу и на удержание Крыма и что вся цель стратегии его заключалась в том, чтобы возможно безболезненнее провести эвакуацию армии из Крыма».
28 октября (10 ноября) днём генерал П.А. Врангель объявил о решении эвакуировать Крым представителям печати и иностранных миссий. 29 октября (11 ноября) был подписан приказ об эвакуации и подготовлено сообщение «Правительства Юга России», в котором говорилось:
«Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семей, правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают выезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведёт к большой скученности на пароходах, причём неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так в дальнейшем».
Утром 30 октября (12 ноября) приказ П.В. Врангеля и сообщение правительства были опубликованы в печати и расклеены в виде листовок.
В своём «Дневнике галлиполийца» белогвардейский офицер Н.А. Раевский, благодаря своим очень точно подмеченным психологическим наблюдениям, помогает нам понять тот тяжёлый путь, который прошли эвакуированные из Крыма до берегов чужбины…
«…Пишу на «Херсоне», который полным ходом несёт нас в Константинополь… Мы уже привыкли к самым невероятным приключениям, что и новое окончательное путешествие из России никого особенно не пугает и не изумляет.
А ведь если смотреться глубже, то вряд ли в мировой истории найдётся много зрелищ, равных по своему трагизму нашей эвакуации. Сто двенадцать тысяч (так определяют общее количество уехавших) после трёх лет непрерывной, тяжёлой войны едут неизвестно куда и неизвестно на что…
Захотело ехать поразительно много солдат — это, пожалуй, самое удивительное, что есть в нашей эвакуации. Понятно, что едут почти все офицеры и добровольцы…, но бросились грузиться на пароход и те, кому никакой опасности не угрожало. Доходило до смешного — является на наш «Херсон» грузиться какая-то команда. Кто такие? Оказывается — только что взятые на Перекопе красные. Без охраны, пешком прошли больше ста вёрст и лезут на пароход. Играет тут известную роль и стадное чувство — когда перед самым отходом из Севастополя прислали баржу и желающим предложили съехать обратно на берег, слезло человек двести и даже несколько офицеров. Но я думаю, что типичные Фильки в глубине души думают так: «офицерьё» едет — значит, там, за морем, будет хорошо.
Тесно, и духота ужасная. Вчерашнюю ночь спал на палубе. Было довольно холодно, но бурка покойного Бодовского спасала. В темноте ярко светились многочисленные суда международной эскадры, мерцали редкие огни на тускло освещённых пароходах. Часов в 10 вечера подъехал начальник штаба флота и передал приказание — взять на буксир баржу, немедленно сниматься и идти в Босфор. Стало легче на душе…
Подняли якорь, заработала машина, и тихо поплыл мимо Херсонесский берег…
Сегодня целый день плывём по открытому морю. Тихо и тепло. Волны никакой нет. Благодаря этому доползут до Константинополя даже маленькие старые пароходики вроде колёсного «Генерала Русского». Понемногу налаживается дело с продовольствием. Только хлеба совсем нет, зато много сахару, шоколаду и варенья.
Настроение удивительно единодушное — никто больше не желает воевать. Может быть, через некоторое время мы будем смотреть на вещи иначе, но сейчас все настолько измучены, что о возможности продолжения войны думают с ужасом. Ночую опять на палубе, среди солдат 2-го Дроздовского конного полка. Большая часть из них — бредовцы, к «загранице» уже привыкли, и полк едет почти полностью — около шестисот сабель. (…)
Сегодняшняя ночь была уже много теплее. Чувствуется, что идём на юг. Спать было ужасно неудобно. Теснота, давка, ругань, но всё-таки лучше, чем в трюме, где совершенно невозможно дышать…
Пароход слегка покачивало. (…)
Утром появились дельфины — говорят, это значит, что берег близко, но пока, кроме бесконечно розово-голубого под лучами восходящего солнца моря, ничего кругом не видно. В Константинополь должны прийти около четырёх часов дня. (…)
В три часа на горизонте появилась в синем тумане тонкая полоска Малоазиатского побережья. «Земля. Земля… Малая Азия».
Ознакомительная версия.
