…Но все равно в жилищах зыбких — Попробуй их останови! — Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви…
Но нередко в стихах на эту тему возникает ироническая нота, за которой, возможно, Рубцов прятал тоску о несбывшихся надеждах на ответное чувство.
…Лариса, слушай! Я не вру нисколько — Созвучен с сердцем каждый звук стиха. А ты, быть может, Скажешь: «Ну и Колька!» — И рассмеешься только: ха-ха-ха! Тогда не сей В душе моей заразу — Тоску, что может жечь сильней огня. И больше не заглядывай ни разу К нам в кочегарку! Поняла меня?
(«Ах, отчего…»)
Или:
…Она сказала: – Я не виновата. – Ответь, – сказал я, — Кто же виноват? — Она сказала: – Я встречала брата. – Ха-ха, – сказал я, — Разве это брат? В моих мозгах чего-то не хватало: Махнув на все, Я начал хохотать. Я хохотал, И эхо хохотало, И грохотала Мельничная гать. …Конечно, я ничуть Не напугался, Как всякий, Кто ни в чем не виноват, И зря в ту ночь Пылал и трепыхался В конце безлюдной улицы Закат…
Вообще же, как большой талант, Николай Рубцов мастерски владел любой интонацией. Переходы от серьёзного к юмору иногда настолько тонко прописаны, что только диву даёшься:
Мы встретились У мельничной запруды. И я ей сразу Прямо все сказал! – Кому, – сказал, — Нужны твои причуды? Зачем, – сказал, — Ходила на вокзал?.. Или знаменитое: Стукнул по карману – не звенит! Стукнул по другому – не слыхать! В тихий свой, таинственный зенит Полетели мысли отдыхать…
(«Элегия»)
И, конечно, нельзя вспомнить его детские стихи. Надо думать, что в минуты их рождения он вспоминал о Лене, своей дочке, что оставалась жить с матерью в селе Никольском, где родители полюбили друг друга. Генриетта Меньшикова – так звали его жену. Николай вскоре должен был уехать – сначала в Москву, а потом стал жить в Вологде. Но приезжал к жене и дочке, когда мог.
…Не грусти! На знобящем причале Парохода весною не жди! Лучше выпьем давай на прощанье За недолгую нежность в груди. Мы с тобою как разные птицы! Что ж нам ждать на одном берегу? Может быть, я смогу возвратиться, Может быть, никогда не смогу. …Но однажды я вспомню про клюкву, Про любовь твою в сером краю И пошлю вам чудесную куклу, Как последнюю сказку свою. Чтобы девочка, куклу качая, Никогда не сидела одна. – Мама, мамочка! Кукла какая! И мигает, и плачет она…
(«Прощальная песня»)
Как в своё время о Есенине, так и нынче в массовом представлении о поэте популярно мнение, что Бог дал Рубцову большой талант, вот он и стал большим поэтом. Талант – да, тут ни капли не отнимешь. Но не надо забывать, что Николай Михайлович хорошо знал русскую поэзию – хотя бы потому, что учился в Литинституте. Что участвовал в работе творческих семинаров, которые, знаю по своему опыту, – многому учат. Обсуждая творчество своих товарищей, молодой писатель поневоле сравнивает его со своим, участвует в заинтересованном разговоре о судьбах родной поэзии. Но и нет сомнения, что, ещё учась в школе, Рубцов уже знал о своём призвании и впитывал необходимые ему знания с лихвой. Вот откуда то мастерство, то обаяние его поэзии, что пленяет читателя
