Не стоит думать, что она так бесчувственна, теперь она корит себя, что не поехала с матерью. Она записывает в дневник несколько добрых слов об отце, чтобы тут же забыть его в череде собственных успехов и жизненных впечатлений. Ведь ее жизнь подчинена теперь одной только цели и ради этой цели она готова забыть и наплевать на все: на человеческие чувства, на здоровье, на жизнь и на смерть. Так впоследствии она наплюет и на собственное здоровье, простудится и скоропостижно скончается.
Странно и довольно бесчувственно ведут себя тетя с Диной, обсуждающие, что матери лучше поскорее вернуться, не дожидаясь такой формальности, как похороны. Для чего ей вернуться? Естественно, чтобы присутствовать при триумфе и видеть собственными глазами, как дочь ее получает награду. Как отмечает Башкирцева, ее тетя никогда не жила для себя, кроме часов, проведенных за рулеткой в Бадене и Монако. Когда она пишет, что тетя всегда жертвовала собой для других, это надо понимать только как жертву в отношении самой Марии и больше никого. Мария для нее на первом месте, все остальное мало значит. Так же, как для себя Мария всегда на первом месте. Здесь они с тетей совпадают в своих предпочтениях. Не зря же Башкирцева называет тетю Надин своей второй матерью.
Смерть отца мгновенно отходит для Марии на второй, на третий план, а на первый выступает свалившаяся на нее известность. Она с мучительным нетерпением ждет статьи в «Новом времени», а вскоре наступает и день раздачи наград: ей присылают список с ее именем в разделе живописи.
На следующий день она идет, чтобы получить награду из рук министра. Ее сопровождают самые близкие, тетя Надин, Дина и Божидар. Мать по-прежнему в России, возможно, улаживает дела по наследству. В 1900 году она числится среди землевладельцев как наследница хутора Карамышкин, близ Кочубеевки. Вероятно, она наследница и той части имения, что осталась после ее дочери.
Мария после вручения делает в своей дневнике блестящие зарисовки взволнованных художников:
«Какой-то скульптор — видный детина, — взяв предназначенный ему маленький футляр, принялся тут же на месте открывать его, невольно улыбаясь счастливой детской улыбкой».
Но главный вывод ее неизменен:
«О! В будущем году — завоевать медаль!.. И тогда все пойдет как в каком-то сне!.. Быть предметом восторгов, торжествовать!»
Но она уже не такая восторженная, как в пятнадцать лет, опыт заставляет ее задуматься: получите вторую медаль, захотите большую; потом, разумеется, орден, ну, а потом? Что потом? И тут волей неволей ее мысль возвращается к замужеству. В конце концов надо-таки будет выйти замуж. Известность и замужество две вещи несовместные. «Знаменитые женщины пугают людей обыкновенных, а гении редки…»
Результат размышлений таков: стать известной и выйти замуж за гения. Тогда только можно успокоиться и попытаться быть счастливой. Вот уж действительно, с такими запросами никогда ей не видеть простого женского счастья.
Как она анализирует свою несозданную живопись, так она начинает и анализировать свою пока несостоявшуюся любовь.
«Романтична я в смешном смысле слова или действительно стою выше всего обыкновенного, потому что чувства мои совпадают только с тем, что есть самого возвышенного и чистого в литературе? Но в любви?.. Впрочем, я ведь никогда и не испытывала ее, потому что все преходящие тщеславные увлечения нечего и считать. Я предпочитала того или другого человека потому, что мне нужны были объекты для моих измышлений; они предпочиталась другим только потому, что это была потребность моей «великой души», а вовсе не потому, чтобы действительно производили на меня впечатление». (Запись от 13 июля 1883 года.)
Целые страницы посвящены анализу любовного чувства. А тем временем, семья не оставляет надежд выдать ее все-таки замуж, тем более теперь, когда она достигла успехов в живописи, удовлетворила свое самолюбие. В женихи ей намечают младшего Кара, Алексиса, но ей больше нравится Божидар, причудливый, беззаботный, преданный, как лучшая подруга, которой у нее нет. Когда она работала над портретом Ирмы, натурщицы из мастерской Жулиана, та посвящает ее в некоторые интимные подробности жизни старшего Кара. Оказывается, у Божидара есть любовник, писатель, зовут его Пьер Лоти. Для нашего читателя это имя мало о чем говорит, однако, для французов это известный писатель, член Французской академии, «бессмертный».
Пьер Лоти в жизни был Луи Мари Жюльеном Вио. Родился он в 1850 году и был на девять лет старше Божидара Карагеорговича. Морской офицер, он 40 лет провел на флоте, и главным источником его вдохновения была колониальная экзотика Востока, он писал о Китае, Индии, Марокко. Уже в то время он был известным писателем, опубликовавшим такие романы, как «Азиадэ», «Брак Лоти», «Роман одного спаги». Ни при советской власти, ни после Пьер Лоти в России не издавался, хотя перед революцией в России вышло сразу два его собрания сочинений.
Нам же интересно представить себе любовника Божидара и в этом нам поможет французский писатель Жюль Ренар, оставивший в своей дневнике его описание, правда постаревшего лет на десять:
«Перстни, слишком крупная булавка в галстуке, вся в золоте. Она похожа на королевскую корону. Вид у Лоти молодой, даже чересчур молодой, но чуть-чуть потрепанный».
К этому времени он уже академик, и в петлице у него орденская розетка. Он вежлив, изыскан. В усах у него несколько белых нитей. Шевелюра как у юноши. Уши большие, к сожалению, скорее старческие. С ушами человек ничего сделать не может и это верно замечает Ренар.
— Да он красится! — восклицает жена Ренара, когда они отходят от Лоти. — Ресницы начернены, глаза подмазаны, волосы в бриллиантине, а губы напомажены. Он боится закрыть рот. А белые нити в усах — это кокетство, чтобы люди думали, будто усы у него естественного черного цвета…
По описанию Пьер Лоти — это типичная «тетка» (активный педераст), которые снимали «тапеток» в дореволюционное время в Таврическом саду в Петербурге. Морские путешествия, мужская компания, Восток, Восток, утонченный разврат, процветающий в Париже, pays chauds (дословно — жаркие страны, теплые края — фр., в то же время жаргонное название бань, традиционное место встречи педерастов).
Возле Башкирцевой постоянно присутствует и некий писатель барон Сан-Аман, тоже претендент в мужья, следы которого в истории нам отыскать не удалось, а потому не будем на нем останавливаться. Скажем только, что у него что-то тоже было не совсем традиционно с сексуальной ориентацией, поскольку, обсуждая его кандидатуру, Мария шутит над тем, что неплохо при его жизни быть его вдовой.
