России 1990-е. Главную партию танцевала Екатерина Максимова. Владимир Васильев был первым исполнителем партии Мачехи. В декабре 1992 года спектакль с огромным успехом прошел на парижской сцене, вызвав восторженные отклики французской прессы: «Балет “Золушка” в исполнении театра “Кремлевский балет” уникален редкой сработанностью всего ансамбля и тончайшим соединением всех компонентов спектакля» («Русская мысль». Париж, 1992. 25 декабря), «Не упустите случай посмотреть эту феерию музыки, танцев, костюмов. “Золушка” – это настоящий праздник!» (журнал «Паспорт в Париж», 1993. Январь). Когда труппа давала несколько выступлений во Дворце конгрессов в Париже, сотрудники дома моды имели возможность получить места для персонала по сниженным ценам.
«Нина Риччи» спонсировала балет «Золушка», а также вечер, организованный после премьеры в Москве. В течение двадцати пяти лет дом был одним из первых французских домов моды, наладивших коммерческие связи с СССР. Мероприятие совпало с открытием бутика дома «Нина Риччи» на Петровке, недалеко от Тверской улицы. Французские газеты писали, что это место входит в так называемый золотой треугольник Москвы [81] (его образуют улицы Петровка и Кузнецкий Мост, а также Столешников переулок, то есть те улицы, где исторически сложились самые высокие цены на аренду в столице), где уже обосновались Кристиан Диор, Эсте Лаудер, Ланком, привлеченные в начале 1990-х не немедленной прибылью, а более долгосрочной ставкой на конвертируемость рубля. Бутик изысканно оформили по образу и подобию тех, что открывались в других странах. Чтобы не создавать очередей, которые неизбежно выстраивались в такие магазины, была внедрена система входа по приглашению. Приглашения рассылались на определенный день и час компаниям, которые распространяли их среди своих сотрудников. Вместо традиционных пробников-спреев в витринах лежали пропитанные четырьмя предлагаемыми ароматами картонные полоски. Цены были ничтожными – для жителей Запада: семьдесят восемь рублей, или примерно 20 французских франков за флакон туалетной воды, но непомерные, если сравнивать их со средней зарплатой москвича того периода. Впрочем, тогда уже появились те, кто получал гораздо больше средней зарплаты. Видимо, поэтому по отчетам компании средний клиент покупал тогда духов примерно на триста семьдесят рублей – количество, которое разрешалось купить, в любом случае было ограничено.
В 1991 году 25 процентов оборота дома приходилось на одежду от-кутюр, готовую одежду от Филиппа Вэгхорна, мужскую линию и аксессуары. Оставшиеся 75 процентов приходились на парфюмерию. До Риччи Вэгхорн работал у Диора и Ланвин, и его везде ценили. У руля был Жерар Пипар, но дому нужен был кто-то помоложе, чтобы делать прет-а-порте, и выбор пал на Вэгхорна. Он сразу отказался следовать кодексу, прописанному Пипаром, потому что считал его изделия вульгарными: слишком много бантов, оборок, кружев и украшений. Конечно, это создавало трения, но так как коллекции Вэгхорна пользовались успехом, его пребывание в доме не встречало большого сопротивления. «Мне следовало трубить чуть громче», – шутил он, обыгрывая свою фамилию [82]. Даниэль Монсэррат, работавшая еще с Робером Риччи, создавала роскошные блестящие шарфы и шали. Украшения создавались в сотрудничестве с итальянской фирмой «Буччеллати». Основателю фирмы почти столетие назад удалось перенести кружевное плетение на золотую пластину. Его работы с использованием узоров в виде кружева, тюля или пчелиных сот прославили «Буччеллати» на весь мир. В 1979 году Буччеллати, единственный итальянец среди мировой ювелирной элиты, открыл парижский бутик на Вандомской площади. На церемонии открытия присутствовали президент Франции Жак Ширак, актеры Марчелло Мастроянни и Анук Эме, а также другие известные личности. В начале 1980-х годов правление престижной французской ассоциации «Haute Joaillerie de France» («Высокое французское ювелирное искусство») изменило свое название на «Haute Joaillerie en France» («Высокое ювелирное искусство во Франции»), чтобы «Буччеллати» мог стать первым и единственным итальянским членом ассоциации.
«Не забывайте: мы всегда – знаменосцы элегантности, – говорил Жиль Фукс. – Я несомненно воздержался бы от претензий на что-то иное, кроме как быть тем, кто я есть. Быть французом – экзотика, и это преимущество». Пока Жиля Фукса не покидал оптимизм. Он верил в то, что сумеет сохранить дом Нины Риччи, и уверенно шел дорогой, проложенной Робером. Жерар Пипар на этом пути оставался истинным другом и членом семьи. У дома Нины Риччи еще были частные клиенты, которые могли позволить себе носить одежду от-кутюр. Размеры каждого заказчика всегда хранились у портних. Иногда пропорции менялись, и это скрупулезно фиксировалось. Среди клиентов все еще оставались европейские принцессы, которые хотели покупать индивидуальные, красивые и неповторимые творения. Фукс искренне старался, вслед за Робером, декларировать сохранение наследия Нины Риччи, стремление к идеалам гармонии, элегантности и совершенства. Двумя крупнейшими клиентами компании за пределами Европы продолжали оставаться Япония и Америка. В Японии в основном покупали парфюмерию и аксессуары, а в Штатах – парфюмерию и готовую одежду. Пока компания по-прежнему принадлежала семье, сохраняя свою автономию перед лицом крупных транснациональных корпораций. Жиль Фукс справедливо считал, что как только более крупный концерн купит относительно небольшой бизнес высокой моды, последний может просто исчезнуть. В начале 1990-х годов дом Нины Риччи был такой же романтической компанией, как и раньше. Как говорил Робер Риччи, «все женщины прекрасны, и мы создаем одежду и духи, из которых рождаются мечты».
Весенне-летние показы 1991 года, как и планировалось, начались в субботу, но их посещаемость снизилась на целых 50 процентов из-за опасений террористических атак. После того как Ирак вторгся в Кувейт в августе 1990 года, число клиентов из арабских стран, в том числе из Саудовской Аравии, Кувейта, Катара и Бахрейна, резко сократилось во всех французских домах высокой моды. Многие американские ритейлеры и модные журналисты не присутствовали на показах. В их числе были представители таких знаменитых универмагов, как «Neiman Marcus», «Saks Fifth Avenue» и «Bergdorf Goodman», а также модные редакторы «Харперс базар» и «Нью-Йорк таймс». Но ни один дизайнер не стал отменять свою презентацию. «Жизнь должна продолжаться, – сказал Карл Лагерфельд, работавший тогда в доме Шанель. – Хотя, – добавил он, – конечно, некоторые клиенты не захотят сидеть на показе мод, пока парни сражаются» [83].
Однако большинство общественных мероприятий, связанных с показами, были отменены, в том числе званые обеды для ритейлеров и прессы, спонсируемые Джанни Версаче и Джанфранко Ферре. Обеспечивалась более строгая, чем обычно, безопасность на показах. Дизайнерские салоны выставляли у дверей охранников для досмотра сумок и проверки документов, как это делалось во время наиболее посещаемых показов готовой одежды с 1984 года, когда на Францию обрушилась волна терроризма.
По оценкам экспертов, количество клиентов от-кутюр по всему миру на тот момент колебалось от одной тысячи до трех тысяч. Американцы – самые большие транжиры, за ними следовали европейцы и японцы. На покупателей из богатых нефтью арабских стран приходилось около восьми процентов от всего объема продаж в 74 миллиона долларов за 1990 год. Учитывая ограниченное количество клиентов и высокие цены (от 2400 до 50 000 долларов за вещь), потеря даже двух или трех постоянных клиентов
