У всех судов нелепый вид: подняты флаги расцвечивания, а шлюп-балки вывалены за борт, и тали стравлены до воды - признаки панического бегства. И так на каждом шагу.
Никаких штабных документов не оказалось, и никто их нам не передавал. Судовые бумаги тоже были в беспорядке, а некоторые были уничтожены.
Путаница с учетом кораблей еще усложнялась тем, что часть из них неоднократно переименовывалась и меняла свое назначение. Были двойники, два «Опыта», три «Усейнова» и другие, были неизвестные суда, а кое-каких, значащихся в сводках и в списках, не оказалось в натуре.
Прошло сорок лет, но я беру на себя смелость утверждать, что до сего дня нет окончательной ясности с перечнем всех плавучих единиц Каспийского моря, с показанием их судьбы как у нас, так и у белых {134}.
Но один вопрос прояснился окончательно. Вспомогательного крейсера «Горчаков» (или «Князь Горчаков») в живых не оказалось, чем подтвердилось то, что мы узнали впервые от морских офицеров, застрявших в Баку.
Действительно, «Горчаков» (однотипный с «Князем Пожарским») вышел в последние дни марта 1920 года в операцию против нас на 12-футовом рейде. «Горчаков» ночью отстал от группы «Пожарского», и с тех пор никто никогда его не видел и не был подобран ни один человек. Последнее понятно: подрыв и гибель на нашей мине «Пожарского» нагнали такой страх на белых, что торпедные катера, перегруженные спасенными с заградителя, никакими поисками заниматься не могли.
Причину гибели никто не знает. Погода была тихая. Может быть, это дело одной из наших героических рыбниц? Может быть, диверсионный взрыв?
Лично я, как минер, склонен думать, что «Горчаков» подорвался и затем взорвался на одной из советских мин, поставленных осенью 1919 года {135}.
Этот факт гибели неприятельского крейсера остался абсолютно незамеченным нашей разведкой. А между тем гибель не одного, а двух кораблей в течение одних суток, бесспорно, должна была сильно подорвать моральное состояние белогвардейцев, тем более когда они убедились, что опоздали с развертыванием, а половина их минного запаса потеряна с «Пожарским».
Первые отправки в Баку
Кое- кто из авторов потом писал, что на следующий же день, вслед за занятием Энзели, весь бывший белогвардейский флот с оставшимися на нем экипажами чуть не с музыкой тронулся в Баку.
На самом деле это протекало не совсем так. Главная трудность заключалась в личном составе. На судах осталась сравнительно небольшая часть команды и буквально единицы из администрации. Это были моряки торгового флота, мобилизованные англичанами в 1918 году, переданные затем белым (в 1919 году) и имевшие семьи в Баку или Петровске. Они встретили нас настороженно, но скоро «отошли» и не скрывали своей радости.
Вражеская агитация запугала многих, и часть моряков совершенно напрасно тоже бежала в Решт. Что же касается офицеров, юнкеров, кадетов и даже гимназистов, которыми заполняли редеющие команды, особенно после Петровска и Баку, то эти совершенно сознательно бросились в глубь чужой страны во главе с капитаном 2-го ранга Бушеном, который после дезертирства контр-адмирала Сергеева считал себя «командующим Добровольческим флотом на Каспийском море».
Скатертью дорога! Очевидно, они не знали, что часть их друзей уже служит своей родине в рядах РККФ, честным трудом стараясь искупить свои ошибки.
Прежде всего я заставил выйти или вывести на буксире все трофейные суда на внешний рейд. Благо погода была сносная. Надо было их оторвать от города, куда по привычке, укоренившейся при белых, кое-кто «сплавлял» инструмент, белье и другой инвентарь. А с берега надо было пресечь поток спиртных напитков, что тоже было уже установившейся традицией.
Бегло, на глаз, определив состояние судна, выделив из оставшихся старшин, посадив своего коменданта (с «Деятельного») и добавив нехватку машинистов и кочегаров, выделенных с эскадры, мы начали отправлять суда в Баку с вечера 19 мая.
Кое- кто пошел на буксире у более надежного собрата.
А на остальные пришлось распределить моряков, специально присланных из Баку на третьи сутки.
Гаврилов настаивал, чтобы трофейные суда грузили трофейным имуществом для доставки в Баку, и он по-своему был прав. Поэтому кое-кого вводили в порт, грузили на палубы или в трюмы, после этого опять выводили на рейд для формирования своеобразных конвоев.
Конечно, никакого строя или «совместного плавания» не было. Но на каждые четыре или пять судов, растянувшихся на десять-двадцать миль, назначался один крейсер или миноносец, который и присматривал за порядком, учитывая нехватку штурманов и машинной команды.
К счастью для меня, «Деятельный» был отозван в Баку на третьи или четвертые сутки, и я с удовольствием передал свои обязанности командиру «Дельного» Бетковскому, пришедшему в Энзели 19 мая.
Церковные ценности
Что не все из оставшихся на борту были святыми, доказывает такой случай.
Обходя на катере свое хозяйство, стоявшее на якорях, мы заметили, что на одном из транспортов не спущен трап, нет вахтенного и никто даже не выглядывает за борт. После крепких слов сопровождающего меня Гридина очень неохотно был сброшен штормтрап.
Пять или шесть расхристанных морячков, оказавшихся на палубе, были полупьяными. Но хуже было то, что мы прервали дележку церковной утвари (иконы, кадила, кресты, книги в окладах и т.д.), вываливавшейся из вскрытого топором ящика и наспех прикрытого брезентом при нашем появлении.
После громкого заявления, что они «борются с религией, уничтожая предметы культа», и после наглого предложения войти в долю мне впервые в эту кампанию пришлось потянуться за наганом.
Спасибо Гридину, а также мотористу и рулевому катера, стоявшего под бортом с выключенным мотором. Борцы с религией забыли о катере при анализе соотношения сил.
На что они могли рассчитывать? Ни на что.
Это было затмение мозгов у людей, которые в полдень с непокрытой головой пили водку не закусывая, на верхней палубе, находясь на параллели 37 градусов 30 минут. Я южанин и знаю, что в таких условиях пить раньше захода солнца не рекомендуется, поэтому все преимущества были на моей стороне.
(Кстати, о судьбе этих ценностей, которые оказались в нескольких ящиках. По приходе в Баку доложил. Получил приказание передать все местной православной епископии, что и было выполнено.)
Комендор «Деятельного» Владимир Гридин не побоялся остаться один на борту с воинствующими атеистами, которые через полчаса уже были менее воинственными и заколачивали ящики с церковным серебром. После этого, получив всего только трех-четырех наших моряков, Гридин в качестве и коменданта и капитана довел транспорт благополучно до Баку.
