— На дороге повстречался, — объяснял боец. — Австриец, а по-нашему разумеет. Говорит, у русских в плену был впервую мировую… Нынче — пастух. На коне ехал.
Старик согласно кивал головой. Его дубленое, изъеденное морщинами лицо все более оживлялось.
— Куда держим путь? — спросил я у старика.
Тот, на удивление нам, забасил. Разобрать его речь было нетрудно. Мы узнали, что ехал он со стороны Граца, что немцы отняли у него всех овец, взамен дали стеганку с капюшоном, что у входа в ущелье — тьма-тьмущая лошадей, а у выхода стреляют минометы. Едва он успел покинуть ущелье, туда попал тяжелый снаряд, от разрыва пострадало несколько человек.
Не оставалось сомнений, что это была наша мина.
Старый австриец продолжал басить:
— За те горы, офицер, — он протянул тощую руку по направлению к ущелью, — есте русски белогвардия.
— Какая еще белогвардия?
— Щрски генераль Красноф.
С огневой доложили о готовности. Стрелки часов показывали 11 час. 15 мин. Последовали длинные серии белого огня.
Я наблюдал за разрывами, а мысли приходили разные: «Доложить в штаб корпуса. Там, конечно, свяжутся со Ставкой. Москва должна знать! А может, старик путает? Может, вовсе никакой не Краснов?»
Минометы в ущелье умолкли. Под лиловой тучей вспыхнули две красные ракеты. Спешенные эскадроны поднялись в атаку.
В сопровождении ефрейтора Афанасьева я направил старика к Климову.
К полудню бой закончился. Эскадроны ушли вперед. Вместе с командиром кавполка мы приближались к обгоревшему деревянному строению.
О казачьем атамане Климов еще ничего не знал: Афанасьев со стариком не застали командира полка в пастушьей хибарке — он уже ушел в эскадрон. Рассказ старика, которым я поспешил удивить его, он не принял всерьез.
— Начальник штаба разберется, — бросил мне на ходу Климов. — Выдумка старца. Какой еще, скажите на милость, Краснов? Давно, наверное, помер в эмиграции.
Приблизившись к ущелью, мы осмотрелись.
— Атамана Краснова со свитой я, признаться, не рассчитывал лицезреть, — подмигнул мне Климов. — А вот куда, скажите пожалуйста, девались кони? Тысяча! Их ветром не сдуешь.
Я вернулся на батарею. До конца дня мы простояли на месте, а вечером поступил приказ трогаться к Шрайбесдорфу, маленькому австрийскому селению у отрогов Восточных Альп.
Погода резко переменилась. Моросил противный мелкий дождь.
Ехали мы с командиром огневого взвода, старшим лейтенантом Локтионовым, шпора к шпоре, делились впечатлениями.
— Старик австриец, думается мне, не обманул. До войны я читал… Где? Убей — не помню, — говорил Локтионов, — будто Краснов в двадцатых годах проживал в мюнхенском имении какого-то немецкого майора. Времени порядком ушло. Нынче ему, если жив, за семьдесят пять.
Мне трудно было сказать что-либо определенное. Тем более я знал: старика в штабе полка надолго не задержали — отпустили домой. Сам он Краснова не видел. Слыхал о нед/г, видимо, от других пастухов. Они же утверждали, якобы в Северной Италии есть какая-то бело-казачья станица. Все отнесли за счет старческого склероза.
…Кончилась война. Отгремели победные салюты. Наш кавалерийский корпус возвращался на родину.
Был жаркий июльский день. У одного населенного пункта мы заметили группу военных.
— Ясное дело, генерал Малеев, — поднимаясь на стременах, уточнил Локтионов. — А с ним, как всегда, подполковник Доценко.
Заместитель командира корпуса генерал-майор Михаил Федорович Малеев, невысокий человек с фигурой борца и подвижным смуглым лицом, страсть как любил проверять полки в движении. Ну а по части лошадей первым советчиком генерала был ветеринарный врач Владимир Митрофанович Доценко. Стройный, сухощавый, он выглядел прирожденным кавалеристом и слыл в корпусе чудо-лекарем.
Подъехали ближе. Колонну осматривал подполковник Доценко. Сам генерал, стоя шагах в десяти от дороги, рассказывал трем офицерам из штаба нашей дивизии какую-то историю.
Я придержал коня, и до меня долетели лишь отдельные фразы:
— Тогда Краснов спросил, предоставят ли ему возможность писать мемуары. Я ответил: «Не знаю. Вы арестованы. Правительство все решит». Краснова заинтересовала наша форма…
«Значит, донской казачий атаман действительно объявился, — подумал я, — задержан и, судя по всему, с ним уже беседовал генерал Малеев».
Батарея проследовала мимо. Я пришпорил коня и занял свое место в колонне.
Корпус продолжал марш. Весть об аресте Краснова облетела все дивизии, обросла подробностями. Одни утверждали, якобы казачий атаман, будучи матерым немецким шпионом, попался с поличным в Восточных Альпах. Другие — будто он командовал соединением из белогвардейцев Третьи уверяли, что он имел специальное задание оказывать помощь группе немецких армий «Австрия». Слухи ходили разные**. По мере приближения к нашей границе интерес к ним пропадал.
Предвкушая радость скорых встреч с родными и близкими, солдаты спешили домой.
Шли годы. Не раз я брал в руки потрепанный фронтовой блокнот. На последнем листке — полустертые слова и цифры: «30 апреля — высота 1638 м. Более 1000 лош. Пастух-австриец. Ущелье. Атаман Краснов. Шрайбесдорф».
Решил восстановить по памяти и отрывочным записям давнюю историю. Я знал, что Краснов, ярый контрреволюционер, пытался в крови утопить наш Октябрь. Среди многочисленных врагов молодой Республики Советов ему принадлежало довольно видное место. В 1919 г., потерпев крах на полях Гражданской войны, он бежал в Германию, позднее стал агентом гитлеровской разведки. В январе 1947 г. по приговору Верховного Суда СССР был повешен в числе других военных преступников. Но многое оказалось неясным из-за моей неосведомленности. Где был арестован Краснов? При каких обстоятельствах с ним встретился генерал Малеев? О чем, собственно, они говорили?
Осенью прошлого года я занялся поисками генерала Малеева. С этой целью отправился в Ростов-на-Дону. В Военно-научном обществе при Ростовском окружном Доме офицеров знали о судьбах многих ветеранов 5-го гвардейского Будапештского Донского казачьего артиллерийского корпуса. Но оказалось, что Михаил Федорович Малеев год назад умер в Волгограде.
Мне назвали нескольких генералов и офицеров — фронтовых друзей покойного Малеева, сообщили адреса. Одни жили в Ростове, другие — в Москве. Поиски привели меня в пригород Москвы — Бабушкин, где живет полковник в отставке Владимир Митрофанович Доценко, тот самый ветврач корпуса, которого часто встречали с Малеевым на фронтовых дорогах.
— Пожалуйте сюда. — Доценко отдернул легкую портьеру, пропустил меня в уютную, со вкусом обставленную комнату.
