Ознакомительная версия.
Я попытался убедить университетское руководство сделать для меня исключение. Я даже был готов пообещать, что начну учить совершенно не нужный мне язык только для того, чтобы мне позволили учиться в университете. Но у меня ничего не вышло. Пришлось стать экстраординарным студентом[35]. Я и без того потерял уйму времени, больше терять было нельзя. Надо было становиться на ноги, работать, заботиться о матери. Мне шел двадцать четвертый год. В прежних своих планах я в этом возрасте уже был инженером. Я рассудил, что знания важнее диплома. Человека ценят по тому, что он умеет, а не по его диплому. В Граце я видел немало бездельников, детей богатых родителей, которые не учились, а проводили все время в развлечениях. Отцам хотелось, чтобы сыновья непременно получили дипломы инженеров. Отцы, помимо платы за обучение сыновей, регулярно делали щедрые пожертвования как школе, так и отдельным профессорам, благодаря чему их дети успешно сдавали экзамены. У кого поднимется рука резать курицу, несущую золотые яйца?
Вскоре после начала занятий у меня вдруг появилась возможность перейти из экстраординарных студентов в ординарные, но я ее отверг, поскольку условия были для меня неприемлемыми. Профессор В., читавший лекции по физике, после одной из лекций сказал мне, что хочет познакомить меня с человеком, который может быть мне полезным. Я подумал, что речь идет о каком-то профессоре, которому нужен помощник. Но на деле «полезный человек» оказался полицейским чиновником. Он предложил мне стать агентом полиции и информировать его о настроениях в студенческой среде и пр. За это мне было обещано место в университете (в виде исключения, как особо одаренному) и регулярные выплаты каких-то сумм. Я не знаю каких, потому что не дослушал своего собеседника до конца. Выражать возмущение и объяснять, что я не доносчик, не было смысла. Я просто встал, сказал, что меня ждут важные дела, и ушел. «Вы еще пожалеете о своей опрометчивости», – сказал мне в спину чиновник. Пожалеть я не пожалел, но буквально со следующего дня в моей жизни начали происходить перемены к худшему.
Профессор В., до тех пор благоволивший ко мне, начал меня показательно игнорировать, словно меня вовсе не было в аудитории. Моих вопросов он «не слышал», на приветствия не отвечал.
Спустя неделю кто-то проник в мою комнату на Смечках[36] в мое отсутствие и обыскал ее. Я приходил домой в основном для того, чтобы спать, предпочитая заниматься в университетской библиотеке, где были под рукой любые из нужных мне книг. Поэтому времени для обыска было достаточно. Обыск был проведен тщательно и безукоризненно. Все осталось лежать на своих местах и только моя склонность к идеальному порядку позволила мне заметить кое-какие изменения. Были перебраны все без исключения бумаги и вещи. Даже подушку ощупывали. Я не раз слышал вызывающие доверие истории о методах работы австрийской полиции. Подбросить человеку тайно что-то запрещенное (чаще всего – литературу), а на следующий день явиться с обыском и «найти» подброшенное было в порядке вещей. Поэтому я так же тщательно обыскал свое жилище сам в поисках «подарков», но ничего не нашел. Это случилось один раз, больше ко мне в Праге никто тайком не проникал.
Отношение ко мне изменил не только профессор В., но и многие другие. Мои права постоянно ущемлялись с оговоркой: «не все из того, что дозволено ординарным студентам, дозволяется экстраординарным». Выхода у меня не было – приходилось мириться со всем этим. Стиснув зубы, я учился, восполняя пробелы в своих знаниях. Темпы учебы ускорились невероятно, что вызвало срыв. Я заболел и проболел две недели. У меня была лихорадка и странное состояние, при котором я видел себя как будто со стороны. Во время болезни ко мне дважды являлся покойный отец. Ощущения были настолько достоверными, будто он приходил на самом деле. Не помню, о чем мы с ним говорили, потому что мозг мой во время болезни работал нечетко, но эту достоверность ощущений помню хорошо. Допускаю, что причиной моей болезни было не переутомление как таковое, а огромное количество пыли в университетской библиотеке. Где книги, там и пыль, это так, но там пыли было невероятно много. Казалось, что уборки в библиотеке не было с 1348 года[37]. Проветривание могло бы немного улучшить положение, но окна всегда были закрытыми. Большинство нужных мне книг нельзя было выносить из библиотеки, и, вообще, такой привилегией обладали только ординарные студенты. Я продолжал заниматься в библиотеке, но старался дышать через платок, который держал в свободной руке[38]. Что могут подумать люди, увидев, что какой-то человек постоянно держит платок у носа? Из всех объяснений они выберут самое гнусное – пошли слухи о том, что у меня сифилис. Дошло до того, что один из моих приятелей (близких друзей у меня в Праге не было, но кое с кем я приятельствовал) порекомендовал мне врача, у которого когда-то лечился сам. Я объяснил приятелю истинную причину, которая вынудила меня пользоваться платком, но он мне не поверил.
В тот день, когда я решил, что учебы (и Праги) с меня достаточно, ко мне явился гость – брат моей матери Пая Мандич, который жил в Будапеште. У меня с ним никогда не было особой близости, потому что Пая сделал хорошую карьеру в армии – дослужился до полковника, был богат и поддерживал определенную дистанцию между собой и бедными родственниками, в число которых входили и мы с матерью. Я сразу понял, что Пая приехал ко мне по делу, а не потому, что его вдруг обуяли родственные чувства. Так оно и вышло. Пая предложил мне работу на строительстве телефонной станции в Будапеште. Станцию строила Американская телефонная компания, которой руководил дядин приятель Ференц Пушкаш. Пушкашу были нужны знающие и энергичные инженеры, в первую очередь – электрики. Он приглашал их в Будапешт со всей Европы. Отсутствие у меня «полновесного» диплома Пушкаша не пугало. Он ценил знания. Пая, имевший склонность к хвастовству, расхвалил меня по-родственному так, что Пушкаш, еще не видя меня, уже дал мне место.
Разумеется, я согласился. Пая еще не успел уйти, а я уже начал собирать вещи.
Американская телефонная компания, по сути, являлась частью Компании Эдисона[39], в которой Будапешт входил в зону, контролируемую пражским отделением. А руководил этим отделением родной брат Ференца Пушкаша Тивадор. Дядя познакомил меня с ним, пока мы были в Праге. Так что если говорить по существу, то работа в Будапеште была началом моей работы у Эдисона.
Я сильно волновался. Начало карьеры! Нельзя ударить в грязь лицом. Нельзя подвести Паю, который за меня поручился. Хватит ли у меня знаний? Быстро ли я приобрету опыт?
Пая пригласил меня остановиться у него, но я отказался, потому что не хотел никого стеснять. Кроме того, живя у Паи, я был бы вынужден тратить попусту много времени. Совместные обеды и ужины превратились бы для меня в пытку, потому что я предпочитаю есть один и быстро, а в доме Паи соблюдались все предписанные приличиями правила, и, кроме того, Пая был любителем поговорить. Гостям нельзя уходить, обрывая на полуслове разговор с хозяином. Племяннику тем более нельзя так поступать по отношению к дяде. Поэтому я решил сократить наше общение до ежемесячных воскресных визитов. Этого, на мой взгляд, было вполне достаточно для выражения родственных чувств и соблюдения приличий. Свой отказ я объяснил тем, что мне для домашней работы нужна тишина. Пая не стал настаивать, потому что пригласил меня только из приличия.
Жилье – квартиру из двух комнат – мне помог найти Антал Сигети, с которым мы вместе учились в Граце. Антал был одной из немногих «белых овец», которые не принимали участия в моей травле. Отец Антала был известным в Будапеште архитектором, но Антал не пошел по его стопам, а, подобно мне, стал электротехником. Я был очень рад встретить Антала, который помог мне освоиться в Будапеште и с которым можно было обсуждать интересовавшие меня вопросы. В технических вопросах Антал разбирался так же, как и я. Он был достойным собеседником и хорошим, заботливым другом. Слегка омрачало наши отношения неистребимое желание Антала сделать меня спутником в хождениях по борделям. Он был невероятным женолюбцем и не мог поверить в то, что меня женщины совершенно не интересуют. Антал считал, что я просто стесняюсь. Что поделать – не бывает людей без недостатков. Зато когда я в очередной раз заболел, Антал окружил меня такой заботой, будто я был не одним из его многочисленных друзей, а родным братом.
Служба в компании оказалась не такой уж и сложной. Темпы работ были далеко не такими, как представлялось мне. «Фери[40] платит хорошо, но за свои деньги он заставит тебя работать как следует», – сказал мне Пая, и я вообразил невесть что. На самом же деле у меня оставалось время для работы дома и для прогулок по Будапешту в компании Антала. Эти прогулки были не столько отдыхом, сколько продолжением работы, потому что говорили мы в основном об электротехнике. В то время я нуждался в оппонентах, способных критически оценить ту или иную мою идею. Со временем я развил в себе умение оппонировать самому себе. Для этого нужно уметь одновременно смотреть на явление или проблему с разных точек зрения.
Ознакомительная версия.
