«Барич, барышня! Идёмте скорей на службу, не то опоздаем. Сергей Львович вас ищут», – услышали дети звонкий голос Марьюшки. Девушка протянула им по берёзовой веточке и повела в храм.
В церкви было светло и празднично. Пахло ладаном, восковыми свечами и свежими берёзовыми листьями. Возле алтаря поставлены две срубленные молодые берёзки, а пол устлан берёзовыми ветками, как принято на Троицу. Высокие сводчатые потолки, стены и столпы в давние времена расписаны ликами святых и Евангельскими сценами.
Сергей Львович, Оля, Стёпка и Марьюшка пошли на исповедь, а Саше исповедоваться ещё не полагалось, и он всю службу стоял рядом с Никитой. На одной стене он заметил какие – то странные буквы, но прочесть ничего не смог. Мальчик тихонько спросил Никиту, но тот ответил, что написано – де не по – нашему, не по – русски и что на службе лучше не разговаривать, иначе Бог пошлёт скорби. Потом отец пояснил детям, что это польские солдаты, стоявшие в Вязёмах в 1610 году, оставили на стенах свои «визитные карточки».
После службы и причастия Пушкины вернулись в Захарово прямо к праздничному столу, накрытому напротив дома в берёзовой роще. Повар Алексашка подал дымящиеся щи, запечённую в тесте (или «в скатерти», как говорила бабушка) большую щуку, пойманную накануне Никитой в Площанке, и яичницу. На сладкое был компот с пирогами. Отобедав, дети и взрослые поспешили на большую поляну, где началось гулянье.
Гуляли в Захарове очень весело. Парни танцевали на ходулях, играли на балалайках. Крестьянские девушки в ярких сарафанах и берёзовых венках водили хороводы вокруг берёз, украшенных цветными лентами, и пели:
Берёзонька кудрявая,
Кудрявая, моложавая.
Пред тобой, берёзонька,
Всё не мак цветёт,
Под тобой, берёзонька,
Не огонь горит,
Не мак цветёт —
Красны девушки
В хороводе стоят,
Про тебя, берёзонька,
Всё песни поют.
Молодые мужики последний день играли в битки: один зажимает варёное яйцо в руке, а другой бьёт по нему своим яйцом. Чьё яйцо треснуло, тот отдаёт его сопернику. Но самой увлекательной показалась Саше игра в горелки.
Парни и девушки встали попарно вереницей, взялись за руки и поют:
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло.
Горельщик Алёшка в расшитой крестиком рубахе, подпоясанной плетёным поясом, стоит спиной к остальным. Услышав слова: «Глянь на небо», – он смотрит вверх. Последняя пара – Марьюшка с невысоким крестьянским парнем Федькой – разъединяется и идёт вдоль вереницы. Хороша Марьюшка в нарядном новом сарафане и перевитом красной лентой берёзовом венке с ромашками! Не сказать, чтоб красавица писаная, но хороша! Тем временем хор заканчивает песню:
Птички летят,
Колокольчики звенят!
Марьюшка и Федька пускаются бежать к заветному кусту, где они могут соединить руки, но Алёшка быстро догоняет девушку. Осалил, взял её за руку и, весело смеясь, ведёт в начало вереницы. А как смотрит на неё! Глаза так и горят! И она вся зарделась, заливисто смеётся и таким же горящим, кокетливым взглядом ему отвечает.
Саше отчего – то досадно, что не к нему обращено внимание Марьюшки, что так же смотрит она на Алёшку, как мать иногда глядит на отца. Детская ревность овладела мальчиком, и он уже рассеянно наблюдает за следующим горельщиком и другой убегающей от него парой. Не укрылись от Саши и завистливые взгляды захаровских девчат на Марьюшку: кавалер – то её – первый жених на деревне, хоть и пятнадцатый ему только год. Сам рослый, ладный, сильный уже, а отец его Никита Андреев – крестьянин зажиточный, хозяйство у него по здешним меркам крепкое, богатое. У Алёшки на ногах не лапти, как у других парней, а добротные сапоги, справленные отцом.
– Бежим и мы играть в горелки! Стёпка зовёт, – Оля тянет брата за руку к другой веренице, образованной парами деревенских ребятишек.
Саша становится ближе к началу в паре с Олей и поёт со всеми:
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло…
Вечером крестьянские девушки пошли к Шараповке, стали снимать свои венки, перекрестившись, опускать на воду и отталкивать от берега со словами:
Венок мой берёзовый,
Плыви – не утони,
Счастье, несчастье
На год покажи.
Марьюшкин венок столкнулся с другим и прибился к берегу там, где парни стояли. «Нынешний год замуж выйдешь, – шепчут ей девчата. – Примета верная! Сужена – ряжена не обойдёшь и на коне не объедешь…»
Прошло несколько дней. Арина Родионовна гуляла с Лёвушкой на руках во дворе, когда прибежал из деревни запыхавшийся Стёпка:
– Маманя! К нам сваты нынче будут от дядьки Никиты!
– От какого Никиты? – переспросила няня.
– Да не от нашего, а от захаровского! – пояснил Стёпка. – Сеструху за Алёшку сватать хотят.
– Иди, иди, Ариша, готовься принимать сватов. Я с внучонком посижу. Никита – крестьянин крепкий, работящий, да и сынок в него пошёл, – одобрила сватовство Марья Алексеевна. – Не всякому жена Марья, а кому Бог даст! – улыбаясь, добавила она вдогонку няне.
Так и просватали Марьюшку за Алёшку, а свадьбу положили сыграть после уборочной страды.
До осени было ещё далеко, но Арина Родионовна начала готовиться к свадьбе дочери загодя. Пока Лёвушка спал, Марья Алексеевна отпускала няню в деревню к Егору похлопотать о приданом. Саша частенько увязывался за ней, чтоб и Марьюшку повидать, и со Стёпкой поиграть, и кроликов, которых разводил Егор, угостить чем-нибудь вкусненьким.
После Петрова дня няня ненадолго зашла к дочери и старшему сыну по делам. Вечерело. На улице было уже нежарко. Разговоры взрослых не интересовали детей. Они кормили кроликов, когда с улицы донёсся шум. С гиканьем и улюлюканьем мимо плетня пронеслись деревенские ребята. Стёпка невозмутимо продолжал своё дело, а Саше стало любопытно, и он потрусил за ними.
Мальчишки волокли на верёвке маленького волчонка. Тот отчаянно рычал и упирался всеми четырьмя лапами. Саше показалось это забавным, и он побежал с ребятами, дразня его подобранным на дороге прутом. Волчонок скалился, рычал, тщетно продолжая упираться, и вдруг пронзительно заскулил. И Саше стало жаль затравленного зверёныша, совестно за свой жестокий поступок.
– Хватит, не надо! А ну, отпусти его! – закричал он, пытаясь вырвать верёвку у Гришки, белобрысого веснушчатого мальчишки полутора годами старше его.
