Первый раз дал такого большого «козла», что думал, самолет не выдержит, развалится. И хотя не ругал инструктор, на душе было — хуже не придумаешь. Не хотелось идти в казарму: так оскандалился. Считали лучшим «теоретиком», говорил обо всем толково, а как дошло дело до практики, так одни курьезы.
— Нет, шалишь, я свое возьму. — Полбин глянул на небо, такое же хмурое, как он сам, с серыми тучами, неприветливое, и торопливо зашагал от аэродрома.
Товарищи вели себя с ним будто ничего не произошло и все идет так, как нужно. Только когда легли спать и погасили свет, Полбин почувствовал дружеское прикосновение руки, услышал шепот Федора:
— Вань, ты не переживай, это ведь только начало, главное у нас впереди.
Полбин и сам знал, что им предстоит работать на других, более совершенных машинах: там и высота побольше, и скорость не та, что на У-1. И там вот нужно будет мастерство.
Он снова и снова продумывал каждый шаг, каждый элемент. На земле имитировал все те действия, которые надо делать в небе. И наверное, вот здесь, в Оренбургской школе летчиков, у него, будущего дважды Героя Советского Союза, рождалась способность вдумчиво анализировать каждый полет, до секунд рассчитывать каждое движение и к полетам относиться не как к повседневной, будничной работе, а как к творчеству художника, изобретателя.
После освоения программы на У-1 курсантов перевели на боевой самолет Р-1. Машина современная, надежная в полете. Нужна была предельная внимательность, точность, собранность и мыслей и действий. Вот здесь-то и стали уже проявляться незаурядные способности Ивана Полбина, его мгновенная реакция, умение молниеносно принимать правильные решения и думать о каждом полете. Не случайно, окончив школу, он был оставлен здесь инструктором.
Летчиками не рождаются, ими становятся. В труде, изнурительной учебе и даже в борьбе с самим собой, с собственной слабостью. Полбин в этом убедился. Но в те годы понял он и другое: одно дело учиться самому, отвечать только за себя, и совсем другое — быть в ответе за других.
Инструктор Иван Семенович Полбин воспитывал у курсантов точность, быстроту, четкость действий. То же, что сам приобрел за долгие годы учебы и считал это первоосновой всего обучения. Притом у него не было курсантов ни хороших, ни плохих. Всех считал в одинаковой мере способными освоить азы летной науки, остальное же зависит во многом от инструктора. Сумеет ли он привить подчиненному потребность постоянного самосовершенствования или научит его только ручкой управления двигать.
Бывало, перед полетами он пройдет перед строем курсантов, внимательно посмотрит каждому в лицо, объяснит задание и, только когда все обговорит на земле, начинает отработку упражнения практически. Однажды, когда курсант излишне долго устраивался в кабине, Полбин приказал ему повторить посадку:
— В кабину надо садиться в одно мгновение, с закрытыми глазами знать, где и что находится. Для победы в настоящем бою важны не часы, не минуты — секунды! — Он повернулся к курсанту, сухо отчеканил: — Кабина самолета не телега, потрудитесь научиться в нее садиться так, как подобает летчику.
Он всегда переходил на сугубо официальный тон, когда был возмущен.
Кто-то не выдержал в строю:
— Так он же из казацкого рода, с тихого Дона.
Полбин нахмурился:
— Отставить, — снова оглядел строй, тихо произнес: — Это, кстати, всех касается. Сегодня после полетов потренируемся.
Он был очень строгим инструктором. Некоторые однокашники считали, что перехлестывает Иван Полбин. Больше всех его группа работает. К тому же порою курсанты заняты тем, чего и в программе обучения нет.
Как-то Федор Котляр заметил Полбину:
— Ты, Иван, так занимаешься, будто скоро с ними в бой собираешься идти.
Полбин промолчал, только в ответ пожал плечами.
— Сразу всему и не научишься, — продолжал товарищ, — со временем сами до всего дойдут.
Полбин и на этот раз промолчал. И не потому, что ему нечего было сказать. Просто он вспомнил недавний разговор с секретарем Майнского райкома партии, куда он ездил в отпуск после окончания школы. Мать тогда здорово обрадовалась. Все смотрела на него и слезы вытирала, а потом прижалась к его груди, прошептала: «Жаль, Сеня не дожил, то-то обрадовался бы». А секретаря прежнего он уже не застал, перевели куда-то. Сменил его тоже толковый мужик, пожилой, из заводских. В армии не был, но здорово понимает и интересуется всем. Он потом посмотрел так задумчиво и говорит:
— Много работы теперь у вас будет. — Достал газету, показал приказ Реввоенсовета: — Читал? Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи считается теперь шефом над Военно-Воздушными Силами Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Так что ждите пополнения. — Секретарь умолк, провел рукой по выбритой до синевы щеке, спросил негромко: — Думаешь, они оставят нас в покое? Как бы не так. Между собой грызутся, а на нас зубы точат. Наша политика им здорово не по нутру. Оттого и вынуждена партия заботиться об армии, о ее техническом перевооружении. — Остановился против Полбина, глянул на него строго. — А ты учи комсомольцев, сам вырос из комсомола, так что обязан. Учи как следует, может быть, тебе с ними потом и в бой придется лететь...
* * *
— Ты что задумался? — вернул его к действительности голос Федора.
— Понимаешь, время у нас особое. Раскачиваться некогда.
Но еще больше летчик-инструктор Иван Полбин был требователен к самому себе. Он был уверен: для того чтобы отлично летать, недостаточно одних только тренировок в управлении машиной, надо еще знать теорию полета, устройство самолета до каждого винтика, болтика.
Когда пришел приказ несколько человек направить на освоение новой техники, не случайно фамилия Полбина была названа первой. Так он пересел на бомбардировщик. Полеты сразу же захватили Полбина. Было приятно чувствовать себя повелителем этой мощной машины.
Полбин отлично завершил программу учебы и был назначен командиром корабля. Служить ему пришлось во многих местах. Но после его родной Волги из всех мест он больше всего полюбил Забайкалье. Ему, привыкшему к широким просторам, сразу же пришелся по нраву этот край. Особенно он любил летать над тайгой в ясный солнечный день, когда лучи сплетают зеркальную паутину между разлапистыми елями и самолет словно скользит по этой зеркальной глади, вышивая свой узор на таежном ковре.
Здесь, в Забайкалье, и произошла встреча, которая осталась в его сердце на всю жизнь. Вот как вспоминает об этом его жена Мария Николаевна Полбина:
— Давно это было, но хорошо помню, как Ваня вечером забежал домой, необычайно радостный, возбужденный, и громко, во весь голос: «Маня, завтра Чкалов к нам прилетает».
