Полковой комитет решал, что делать дальше. Все склонялись к тому, что сохранять полк как воинскую единицу смысла нет никакого. Другое дело, если фронтовики двинутся по домам, где их ждут. Они расскажут односельчанам правду о большевиках, о том, что партия Ленина хочет мира, земли и хлеба для народа, что к борьбе за это святое дело призывает она подняться весь трудовой люд России. Советовал разойтись и ротный командир, уважаемый солдатами Парамонов.
Решение приняли единогласно. По приказу комитета солдаты двинулись по домам. Личное оружие, деньги полковой и дивизионной касс, лошадей — все это разделили между собой. Артиллерию, боеприпасы ликвидировали. Полк перестал существовать. Но родилась новая, доселе невиданная сила: вооруженные люди, несшие домой познанную, принятую и свято оберегаемую ими правду — большевистскую правду о мире, о войне, о земле.
Член самораспустившегося полкового комитета ефрейтор Сидор Ковпак тоже отправился в родную Котельву, не был в которой он с того самого дня, когда забрили его на действительную. Шел солдат с фронта в бурное время. Слышал Ковпак, что еще в марте объявилась Центральная рада, что составили ее именовавшие себя «щирими», то есть «настоящими», украинцы. Шумели, что нужна им «самостийная» Украина-де, от Москвы не зависящая, как в прошлые времена и поныне, а сама по себе. Проживем, мол, как-нибудь без России. Нам она ни к чему.
Рассказывали Сидору солдаты-большевики, что появилась такая политическая организация, буржуазно-националистическая. Повалили туда кулачье, помещики, городские буржуи, кое-кто из украинских интеллигентов — тоже мнили себя такими вот «щирими». Понял ефрейтор, что Украине добра не ждать от них: что царские пули да нагайки, что пули да ножи «щирих» — все равно. И царь, и Керенский, и Рада одной породы — вражьей, чуждой трудовому народу. Имена вожаков этой Рады Сидор запомнил: Грушевский, Винниченко, Петлюра.
Завела Рада уже и собственное войско — гайдамаков. Подразделения назывались куренями. На манер старого запорожского войска. У славных запорожских казаков националисты украли не только названия, но и форму, включая шаровары и смушковые шапки с длинным, свисающим набок цветастым верхом. Думали националисты, что за пышными словами и музейной одеждой не распознают трудовые люди Украины их вражье нутро. Ошиблись: распознали быстро. По делам. В дни, когда Сидор пробирался домой, гайдамаки уже шастали по дорогам. Хватали «дезертиров» — возвращавшихся в родные села группами и поодиночке закаленных, обстрелянных фронтовиков. Те не давались, конечно. Порой доходило до настоящих боев.
Вблизи Черкасс Ковпак вышел к Днепру. Глянул солдат на великую родную реку, а перебраться-то как? Поблизости ни лодчонки, ни плота, ни бревна. Все под охраной гайдамаков. Экая незадача!
Вместе с группой солдат Сидор двинулся берегом, подальше от гайдамацких заслонов. Блуждали недолго: с того берега донесся приглушенный расстоянием зычный голос:
— Эй, там кто есть, слышите нас? Ждите малость! Мы сейчас к вам лодками… Возьмем всех!
Солдаты повеселели: порядок! Свои люди — днепровские рыбаки, в беде не бросят, сообразили, что к чему. И вправду с той стороны вскоре приплыли. Ни одного фронтовика не оставили, всех перевезли. На том берегу сомкнулись в крепком пожатии загрубевшие в трудах крестьянские и солдатские руки. Душевно улыбнулись друг другу незнакомые люди.
— Доброй дороги, братья!
— Спасибо за все, други!
Наконец перед глазами Ковпака появилась родная Котельва… Просто не верится Сидору: неужто дома? Это сколько же мотало его по белу свету? Без малого восемь лет… Многовато. Так что, пожалуй, под родную крышу запросто и не зайдешь. Смутные пошли времена.
Дождался темноты солдат и тенью скользнул под окно.
В хате — ни звука. Темень, мертвая тишина. Сидор тихонько постучал. Изнутри к оконному стеклу приникло чье-то лицо. Сидор скорее догадался, чем узнал…
— Акулинка, сестричка, я это… Открой…
И вот уже тепло дорогих стен обступило Сидора, и не было на свете ничего более нужного, чем благостный покой, на миг охвативший солдата, давно забывшего, что это такое — родное тепло.
О многом переговорили в ту ночь. Когда закончили о своих домашних делах, Сидор спросил:
— Что в слободе?
Родные помрачнели. Потом рассказали о невеселом котельвинском житье: слободские богатеи, кулачье бедноту за горло взяли. Именем Центральной рады сколотили «общественный комитет» — местную власть. Всеми средствами пытаются взнуздать народ. Кипит Котельва. Про большевиков здесь слышали, бедняки тянутся за вернувшимися фронтовиками, а те сплошь за большевиков. Сидор спросил, много ли в слободе солдат. Отец, братья — Алексей, Семен, Федор — стали перечислять, насчитали человек двести.
— Что ж они, голорукие?
— Зачем же? Говорят, с оружием, — отозвалась сестра Акулина.
Сидор повеселел.
— Тогда, значит, живем. Двести хлопцев, двести ружьишек — сила, верно? Славно получается, гляди-ка: с фронта вроде иду, а на фронт попал… Дела-а… — И продолжил: — Нет, двести штыков не дадут мироедам хозяйничать в слободе. Руки укоротим, дай срок.
Уже на рассвете ушел солдат спать на сеновал — не те времена, чтобы позволить себе в доме отдохнуть.
На другой день Сидор взялся за дело. Через отца и брата Алексея передал надежным старым друзьям, тоже бывшим фронтовикам, чтобы зашли. Собрались в Ковпаковой клуне Бородай, Гнилосыр, Тягнирядно, Шевченко, Радченко, Кошуба, Салатный, Гришко. Народ все обстрелянный. С такими не пропадешь. Беднота горькая, они знали, зачем и для чего принесли с войны винтовки, наганы, гранаты. Разговор был откровенным: чего ждем?
Таких встреч было несколько, перебывали на них едва ли не все котельвинские фронтовики. И, видно, кто-то проговорился, потому что однажды ночью Ковпакова хата наполнилась грубыми, хриплыми голосами ворвавшихся вооруженных дядек. Подняли стариков.
— Где ваш Сидор? Да живо?
— Вы что, люди? — пожал плечами отец. — Где же ему еще быть, если не на войне?
Ничего не добились от старого Ковпака ночные гости, как ни грозили. Велели, уходя, как только появится Сидор дома, тотчас дать знать в «общественный комитет».
Сидор понял: теперь нельзя терять ни одного дня. Снова собрал друзей, рассказал о случившемся, прямо предложил: надо создать в Котельве красный партизанский отряд, захватить почту, телеграф, волостное правление. «Комитетчиков» и стражников — под арест. Потом созвать слободу на сход, учредить свою власть. Горячо поддержали фронтовики земляка. Тут же порешили: быть Ковпаку начальником штаба (командиром) отряда, Бородаю — комиссаром. Подсчитали свои силы — включить в отряд решили 120 бывших солдат. Подсчитали и оружие — винтовок оказалось семьдесят.
