Рэнд — с нами, и даже спустя тридцать лет со дня своей смерти — воинственная как никогда. На 6 марта 2012 года приходится середина самой идеологически расколотой президентской кампании с 1972 года, когда Ричард Никсон сокрушил Джорджа Макговерна. Рэнд и ее последователи находятся в полной боевой готовности. Но как насчет нас, остальных?
Наверное, вы догадались, что я — не поклонник Айн Рэнд, но если вы ожидаете, что я разверну антирэндианскую полемику, то будете разочарованы. Подбирая материалы для этой книги, я проникся уважением к самоотверженности и искренности ее последователей, оценил способность Рэнд играть на эмоциях американцев и влиять на национальный диалог.
Нетрудно высмеять Рэнд и ее сторонников, назвав их маргинальной сектой. Ее кружок уже и раньше так именовали[24] и некоторые признаки сектантства до сих пор угадываются в поведении высших эшелонов рэндианского движения. Да, можно отмахнутся от Рэнд и ее последователей, как от сектантов, но тогда придется отмахнуться и от того факта, что на протяжении семи десятилетий ее призывы на ходят отклик не в сумасшедших, а в интеллектуально развитых, образованных, даже блистательных людях. Алан Гринспен в начале 1950-х годов, когда подпал под влияние Рэнд, был восходящей звездой в экономике. Так чем же ее идеология так притягивает людей вроде Гринспена?
Работая над этой книгой, я старательно пересмотрел собственный идеологический багаж: главное в нем — глубокое и давнее убеждение, что капитализм необходимо держать в узде. И с этим багажом я погрузился в мир Айн Рэнд, будто влез в старый автобус компании «Trailways» с большим чемоданом. И моя ноша тяжело на меня давила, когда я возобновил путешествие, прерванное еще в ранней юности.
Мне предстояло прочесть все ее книги и эссе. Познакомиться с ее последователями. В этом состоит священная и неприятная обязанность журналиста. Я думал, мне все это страшно не понравится.
Оказалось, я недооценил Айн Рэнд.
Объективисты это знали. Один из них сказал мне: «Надеюсь, мы произведем на вас впечатление». Да, он знал.
Он сказал это мне на одной из ежемесячных встреч последователей Айн Рэнд на Манхэттене. Со временем я стал постоянным участником этих собраний. Как ни странно, мне понравилось ходить туда. Мне все больше нравились люди, которые там собирались. Что еще более странно, мне понравились романы Рэнд. Я начал смутно сочувствовать ее убеждениям, хотя они и противоречили всему, чему меня учили, всему, что составляло мой жизненный опыт с самого детства. В ее произведениях было что-то особенно притягательное и убедительное, но что именно, я не смог бы сказать. Издатель Беннет Серф в свое время похожим образом воспринял саму Айн Рэнд. В своих мемуарах он писал: «Я поймал себя на том, что она мне нравится, хотя совсем этого не ожидал».[25]
Роман «Атлант расправил плечи» пылился у меня на кофейном столике несколько недель, прежде чем я раскрыл его. Это было очередное издание в мягкой обложке, с предисловием Леонарда Пейкоффа — помощника, преемника и единомышленника Рэнд. В конце концов я заставил себя приняться за чтение. Сначала я был согласен с собой-подростком, что это не слишком хорошая книга.
Меня отталкивал тяжелый слог Рэнд и слишком уж претенциозные имена персонажей. Негодяев звали как-нибудь вроде Больфа или Слагенхопа. Государственного чиновника, защищающего паразитов, звали Висли Мауч. Очень по-диккенсовски, только без диккенсовского остроумия. Эти герои физически непривлекательны и так и сыплют глупейшими высказываниями: словно подкидывают в воздух глиняных голубей, чтобы Рэнд могла палить по ним из дробовика.
Вот пример:
«— А что является истинным смыслом жизни, мистер Юбенк? — застенчиво спросила молодая девушка в белом вечернем платье.
— Страдание, — ответил Юбенк. — Принятие неизбежного и страдание».[26]
Юбенк выступает за принятие закона, ограничивающего тираж любой книги 10 тысячами экземпляров. Но что, если книга хорошая? «В литературе сюжет — это всего лишь примитивная вульгарность», — презрительно изрекает этот персонаж.
Вот некоторые мои заметки, сделанные по ходу чтения:
«неправдоподобно»; «антиамерикански»; «не учтены оборонительные интересы/позиция государства». (Очень странно для книги, изданной в разгар «холодной войны».) «Персонажи живут в моральном вакууме»; «презрение к бедным».
Но затем, по мере того как перелистывались страницы, мое сопротивление ослабевало. Я начал восхищаться умением писательницы задавать ритм столь грандиозному повествованию. В ней все отчетливее проявлялся голливудский сценарист. Я был пристыжен. Чувство было такое, будто я читаю «Мою борьбу», радуясь вместе с фюрером тому, как остроумно он разоблачает вредоносных паразитов — моих собратьев. Я таскал тяжеленную книгу с собой в сумке, следя, чтобы обложка никому не попалась на глаза, пока я иду по улицам Гринвич-Виллидж, пропитанным духом коллективизма, стараясь не смотреть в лица прохожим.
Мне стало ясно, что воззвания Айн Рэнд имеют не только политический характер. Совокупность ее романов образует нечто вроде «Большой энциклопедии объективизма»: это и художественное произведение, и идеологический букварь, и самоучитель. И во всем произведении психология человеческих отношений показана под определенным углом — вне семьи. У Рэнд никогда не было детей, она не особенно хорошо разбиралась во взаимоотношениях поколений, однако точно знала, как следует обращаться с дармоедами, жалкими негодяями и неудачниками, которые могут обнаружиться внутри отдельно взятого семейства. Она считала, что их нужно вышвыривать вон — без малейшего сожаления. Что касается супружеской измены… А что, собственно, тут такого? То, что подходит Хэнку Реардэну, уж точно подойдет и любому последователю этого стройного, сексуального, несгибаемого предпринимателя, многострадального добытчика, кормильца неблагодарной семьи и главного любовника Дэгни.
Живые сексуальные сцены, страстные любовные треугольники и чуждый условностям взгляд на институт брака — это ложка меда, которым в «Атланте» и «Источнике» приправлен деготь философских воззрений писательницы. Она не выказывает, мягко говоря, никакого почтения к семейным ценностям. В обоих романах все главные персонажи — изолированные от социума экзистенциальные фигуры: примерно такие герои действуют в фильмах жанра нуар. Никаких Оззи и Харриет, никакого Варда Кливера в фантазийном мире Рэнд вы не найдете. Всего несколько детей, причем далеко не все они ведут себя по-детски. Ни Уолли, ни Бивера. Джун Кливер у Рэнд была бы жесткой руководительницей высокого ранга или изобретательницей новых методов переработки руды. Ко всяким там Фредам Рутерфордам и коллективистам, «получающим жизнь из вторых рук», из числа знакомых семейства Кливеров, здесь отнеслись бы с холодным презрением, которое только и свойственно персонажам Рэнд.
