Читая «Атланта» и «Источник», нетрудно полюбить индивидуализм и неогосударствленный капитализм, потому что в этих романах мир здоровых, молодых героев противопоставлен миру омерзительных негодяев. Никаких неуместных стариков, которые живут в доме престарелых и ходят под себя. Никаких безногих ветеранов, лишенных всякой поддержки. Никаких беженцев из дальних стран, чьи профессии не востребованы на рынке. Никаких съездов ку-клукс-клана. Никакой эксплуатации бедняков. Никаких трущоб, полных крыс. Никаких расовых меньшинств. Бедность и безработица — нечто чуждое и далекое. Единственный представитель низшего класса, с которым считается Дэгни, сезонный рабочий на железной дороге, оказывается объективистом, который знает, как добраться до Галта. Никто и ничто не нарушает однообразной картины, ничто не ломает стереотипов, никакие мигранты не клянчат гроши. Рэнд, выступая в роли Бога, делает этих людей невидимыми, обеляя тем самым души американских бизнесменов. Единственная социальная проблема в «Атланте» состоит в том, что правительство плохо относится к бизнесу и несправедливо обходится с богачами.
Эти два труда Рэнд, своеобразно искажающие действительность, послужили интеллектуальной основой для собраний объективистов, на которые я приходил. Участники их были вежливы и терпеливы с теми, кто не успел еще подробно ознакомиться с трудами Рэнд (как и с забредавшими порой на эти встречи коллективистами), но следить за дискуссией было трудно, не зная как следует содержания ее романов и принятой в них системы понятий. «Проверим исходные положения»: такова была обычная присказка посвященных. Рэнд часто повторяла, что люди, не согласные с ней, в своем мыслительном процессе отталкиваются от неверных исходных положений.
Участникам собрания меня представил мой первый гид в мире объективизма — и, кстати, гид по профессии. Его звали Фредерик Кукинхэм, и в свободное время он водил пешие экскурсии по «Нью-Йорку Айн Рэнд».[27] Кроме того, он — автор несколько сумбурной, но любопытной книги, которую издал за свой счет; книга навеяна размышлениями об Айн Рэнд и называется «Эпоха Рэнд. Воображая будущее с позиций объективизма». Несмотря на название, Фредерик главным образом размышляет над философией Рэнд, а не представляет себе будущее. Это глубокомысленная книга, местами забавная, что крайне редко встречается в объективистской литературе. Автор явно скептически относится к хранителям идей объективизма из Института Айн Рэнд, и весьма далек от поклонения своей героине. Так, он подчеркивает, что хотя Рэнд выступала против расизма, «в ее работах так часто упоминаются „азиатские очаги заразы“ и „голозадые дикари“, жаждущие помощи от Соединенных Штатов, что ее неискренность в этом вопросе становится очевидной, пусть даже она и определяет „дикаря“ как человека, верящего в магию».
Фреда смущало мнение Рэнд о Махатме Ганди, высказанное в письме к Изабель Патерсон, журналистке правого толка. Рэнд писала всего через неделю после гибели Ганди,[28] называя это убийство «почти жестоким проявлением исторической иронии», словно некий высший разум сделал «милый сардонический жест». Рэнд говорит: «Вот человек, который всю жизнь боролся, чтобы избавить Индию от власти Британии, во имя мира, братской любви и ненасилия. И он получил то, за что боролся».
Фред пребывал в растерянности: «О чем это она толкует?» А по мне, так это очевидно. Ганди был альтруистом и заслужил такую судьбу. Вот одно из проявлений хладнокровия, столь свойственного Рэнд. Фред, не в силах разрешить загадку, замечает, хотя и с некоторым сомнением, что Рэнд и Ганди были в определенном смысле «союзниками», поскольку оба верили, что цель оправдывает средства. Лично я не могу представить себе двух менее схожих людей, даже при том, что Ганди был личностью почти рорковского масштаба.
Прочитав его книгу и побывав на экскурсии, я понял, что Фред — независимый мыслитель и явно не член культа.[29] Мы встретились с ним за ланчем в кофейне «Au Bon Pain» в Нижнем Манхэттене, недалеко от того места, где была сделана известная фотография Рэнд, на фоне Федерал-холла, с большой золотой брошью в виде значка доллара.
Фреду было за пятьдесят, бородка с проседью, и в целом он поразительно походил на Ричарда Дрейфуса. Когда не было экскурсий, он работал корректором в юридической конторе, а в свободное время пел в водевилях. Как и большинство отведавших рэндианского зелья, Фред познакомился с книгами Рэнд еще в детстве. Ему было одиннадцать, когда к нему в руки попал «Гимн», одна из ее ранних новелл, а у его брата на книжной полке нашелся «Атлант». Мальчик легко прочитал первое, короткое, произведение — историю некоего тиранического общества, в котором господствует коллективизм. То был мир, подобный миру «Атланта», но созданный более грубо: людей называют по номерам, а слово «я» вовсе изгнано из употребления. Роман «Атлант» оказался для Фреда в те годы слишком длинным, ребенку осилить его было трудно, но книга манила его, и в возрасте тринадцати лет он принялся за нее снова. И на сей раз прочел целиком.
Пока мы сидели в кафе Государственного университета Нью-Йорка в Кортленде и закусывали сэндвичами, Фред рассказал мне, что «первым делом вступил в Либертарианскую партию». Либертарианцы в те годы были независимые квази-анархисты и вовсе не вписывались в консервативное движение так органично, как в наши дни. Даниел Эллсберг, на волне славы после дела с «Документами Пентагона», читал лекции в университетах. Фреду удалось заполучить его автограф на тот самый номер журнала «Reason», в котором было опубликовано интервью с ним. Эллсберг сказал тогда Фреду, что либертарианские взгляды журнала близки его собственным. Это неудивительно: ведь либертарианство, особенно в те далекие дни, всерьез привлекало и левых, и правых. Оно противостояло посягательствам на свободу личности в той же манере, что и Новые левые, и снискало себе дурную славу, выступая за легализацию марихуаны. (Рэнд, кстати, тоже была за легализацию марихуаны, хотя, разумеется, это не являлось главным пунктом ее программы.)
В беседе с Фредом я упомянул одного из корреспондентов журнала «Ризн», с которым был когда-то знаком, но Фред никогда не слышал о таком человеке. «Я не слежу за новостями», — пояснил он. В свободное время он читал книги. Фред оказался человеком уравновешенным, прилежным, отлично знающим историю. Он регулярно, дважды в месяц, посещал заседания «круглого стола», посвященного Войне за независимость.
Фред искренне сочувствовал взглядам Рэнд и даже присутствовал на ее похоронах в 1982 году: несмотря на холод, пришел на кладбище Северного Уэстчестера, чтобы посмотреть, как эту женщину опускают в могилу рядом с ее многострадальным мужем, добросердечным алкоголиком, бывшим актером Фрэнком О’Коннором. Фред встретился с Рэнд всего раз в жизни — «мельком», по его собственному выражению: подошел попросить автограф. Это было в 1978 году, после лекции Леонарда Пейкоффа «Основополагающие принципы объективизма», которая состоялась в отеле «Pennsylvania». Рэнд тоже присутствовала: она часто посещала лекции своих приближенных. Фред нашел ее в точности такой, какой ее представляла пресса: «Раздражительная, — сказал он. — И слегка сумасшедшая». Его это позабавило.
