Читаю Шестова. Много говорю о нем с И.А. Рассказала ему, между прочим, легенду об ангеле, сплошь покрытом глазами…Это сказание меня необычно взволновало, а И.А. даже думает его ввести в роман. Как много освещается, если допустить существование этого второго зрения. (Грасс, 8.06.1929).
В письме к В.Н. [20] Шестов пишет: «Очень рад, что моя книга понравилась Г.Н., поблагодарите ее за сочувствие. Ведь наш брат сочувствием не очень избалован: не только не сочувствуют, а и читать не хотят — говорят, что скучно». Если бы он знал, сколько времени и как я живу его книгой! (Грасс, 18.06.1929).
Через несколько дней Галина Николаевна пишет Шестову:
Я прочла всю книгу. Последние статьи немного труднее, но все это до такой степени мне близко и нужно, что я почти не заметила их трудности. Афоризмы понравились — хотя слово понравились очень мало отвечает моим настоящим чувствам — мне больше всего. В них опять-таки столько того, что я смутно чувствовала — «подозревала» — и о чем много раз уже, только не так ясно и полно, догадывалась, что я точно обрела новый, но вместе с тем и где- то живший во мне, но заколдованный мир… Еще раз, простите меня, дорогой Лев Исаакович, если я занимаю Ваше внимание рассказами о своих впечатлениях. Я хотела только еще раз сказать Вам, что вовсе не поверхностно меня взволновала Ваша книга, что вот я прочла ее всю и когда закрыла — утешила себя тем, что есть еще и другие Ваши книги. То, что живет множество людей, не интересующихся этим «самым важным», значит только то, что и вправду Бог «одних просветил, а других ослепил». Но я верю, что всякий, у кого душа хоть изредка порывается проснуться, рано или поздно будет искать и обратится к этому «важному». (Грасс, 23.06.1929).
Сказание об ангеле смерти Бунин ввел в свою книгу «Освобождение Толстого» (Париж, 1937). Бунин прибавляет:
Все это Шестов говорит в своей статье о Достоевском, — приписывает две пары глаз автору «Записок из подполья». Но, читая ее, думаешь о Толстом: если уж кто наделен был двойным зрением и именно от ангела смерти, слетавшего еще к его колыбели, так это Толстой. (Освобождение Толстого, стр.205).
Глава «На страшном суде» книги «На весах Иова», посвященная Толстому, очевидно, тоже произвела сильное впечатление на Бунина, и весьма вероятно, что некоторые мысли 16-й главы «Освобождения Толстого» были навеяны Бунину работой Шестова. Адольф Маркович Лазарев, которому Шестов преподнес книгу «На весах Иова», пишет ему:
Если я не написал Вам со времени получения Вашего последнего письма (где Вы писали, что едете до 15-го в Chatel), то значит, я опять вступил в период, когда я совсем не живу. Мало сказать, работаю по вечерам и воскресеньям, так что дохнуть некогда… Понятно, ничего не читаю. Успел почитать только Ваши афоризмы. Некоторые глубоко задевают душу. Мне всегда казалось, что у Вас форма неразрывна от содержания. Когда Вы говорите то, что не говорят другие, то это можно сказать только так, как у Вас. С другой стороны, когда Вы говорите то же, что другие, то будто знакомые мысли приобретают какую- то новую жизнь, значение.
И еще. Помните, что в «Претендентах на престол» [пьеса Ибсена] соперник призванного короля все говорит, что у того, у настоящего короля есть «своя Королевская идея». Так вот, Лев Исаакович, не касаясь ни вопроса об истинности, ни вопроса о значительности того, что Вы говорите, хочу только сказать: «у Вас есть Ваша Королевская идея». (1.10.1929).
Сказание об ангеле смерти поразило и воображение Б.Шле- дера. Он пишет в предисловии ко второму французскому изданию книги Шестова «Достоевский и Нитше», вышедшей в 1966 г.:
С большой вероятностью можно сказать, что Шестов был один из тех немногих, к которым явился ангел смерти.
Советский критик Виктор Ерофеев опубликовал работу о Шестове в журнале «Вопросы Литературы» в октябре 1975 г. Первую главу своего этюда он назвал «Дар ангела смерти» и эпиграфом к ней взял выдержку из сказания об ангеле смерти. Про это сказание он пишет:
Такое новое зрение Лев Шестов находил у Достоевского. Но в первую очередь оно было присуще ему самому. (стр.153).
О впечатлении, произведенном на него рецензиями на книгу «На весах Иова», Шестов пишет Эйтингону, Ловцким, Лазареву и Шлецеру:
Получаю новые рецензии о книге «На весах Иова» — русские и немецкие. Почти все очень хвалят, но тоже все говорят о «парадоксах». Интереснее всего рецензия пр. Scha- delin. (Эйтингону, 22.09.1929).
Бердяев напечатал в «Пути» статью в двадцать страниц о «Странствованиях по душам». Как и следовало ожидать по его разговорам, он смотрит на книги не через вторые, а через первые глаза. (Ловцким, 14.10.1929).
Во всяком случае статья для меня очень интересна и, главное, показательная. Б. [Бердяев] собрал всю «аргументацию», которую и он сам и другие обычно направляли против моих писаний. Труднее всего, даже по-видимому ему представляется совершенно невозможным, хотя бы на мгновение допустить, что нужно поставить под вопрос убедительность самой его аргументации. Для него «закон противоречия», как для Гегеля и учителя Гегеля Аристотеля, остается неприкосновенным началом. Гегель, казалось, всю свою систему строил на противоречии, противоречие для него, по-видимому, было движущей силой его
мышления, но только по-видимому. В последнем счете противоречие для него убивало значение и смысл всякой мысли и, в этом Бердяев ему следует, как верный ученик. И, если признать, что /…?/ даже Откровение связано законом противоречия, то, конечно, Аристотель, Гегель и с ним Бердяев, неуязвимы. «Если признать…» Но кто, какая сила может принудить нас признать такое. Этого вопроса /…?/ (Vorfrage) Бердяев не слышит и слышать не хочет. (Лазареву, 20.02.1930).
Видел статью Адамовича [21]. Она написана им очень искренно и добросовестно. Но все та же история, что у Берд. и других. Помните, как Платон говорит:…боится, что все пропадет. Это естественно — т. е. человеку естественно бояться. Но бывает, что человека перебрасывает через всякие страхи. У Гоголя Вы этого достаточно насмотрелись. Адамович держится крепко за мир обыденности — и ему кажется, что это я его из привычного мира вырываю. Но ведь это не я. Оттого, верно, ему показалось, что основное заглавие книги «Странствования по душам». А ведь, основное, все-таки, «на весах Иова». Странствование только метод, а задача разыскать «весы». Может быть, когда буду в Париже, побеседую с Ад. Но, конечно, больше бы хотелось с Вами побеседовать. Я здесь почитал еще Кир-, кегарда — много, очень много интересного и значительного. Когда увидимся, расскажу. Он тоже страстно нападает на «умозрение» — но все же в последний момент поддается искушению. И, главное, его читателей (и не худших) более всего примиряет с ним не его страстная борьба, а его уступчивость. Когда «умозрению», хоть и под другим названием — возвращены державные права, читатель начинает «понимать» и «успокаиваться». (Шлецеру, 7.09.1930).
