И здесь, в Гватемале, Эрнесто снова встречается с соратниками Фиделя Кастро (судьба?). Все — будущие участники экспедиции «Гранмы». Они рассчитывают на победу гватемальской революции, на то, что она сможет изменить соотношение сил в странах Карибского бассейна, в том числе на Кубе. Это была революция националистического толка и уж, конечно, никоим образом не связанная, как утверждала западная пресса, с Москвой.
(Прим. авт.: Осенью 1963 года я беседовал с экс-президентом Арбенсом в гаванской гостинице «Капри», где он проживал тогда, на правах политэмигранта, с женой и дочерью. На мой вопрос о характере революции в его стране в 1954 году он дал именно указанную выше характеристику, добавив с грустной улыбкой, что, свершись она сейчас, после победы революции на Кубе, он пошел бы дальше. «Я не скрывал и тогда своих контактов с компартией. Но глупо говорить о моем правительстве как о «коммунистическом», когда, созданная за три года до известных событий, эта партия имела в своих рядах лишь несколько сотен членов и была представлена в парламенте всего четырьмя депутатами.)
В июне 1954 года вооруженные до зубов наемники Армаса (800 человек, из которых только 200 были гватемальцами) вторглись на территорию Гватемалы. Их военные самолеты начали бомбить столицу и стратегические объекты в стране. И хотя правительство располагало 6 — 7-тысячной армией, на начальной стадии был дан приказ уклоняться от сражений с интервентами. Интервенции в Гватемалу предшествовало ухудшение настроений в кругах высшего офицерства этой страны. Опасаясь ослабления своего политического влияния, руководство армии создало даже специальный совет для изучения мер по восстановлению своего контроля над всеми военизированными организациями страны (в том числе полиции). Принимая во внимание почти открытый саботаж со стороны военных, Арбенс дал согласие на формирование народной милиции, состоявшей из учителей, рабочих-транспортников, строителей и прибывших в столицу крестьян.
Эти меры правительства ускорили его падение. 27 июня был совершен государственный переворот и Арбенс подал в отставку. До этого президент Арбенс, поддержанный патриотически настроенными политиками, обратился с жалобой в ООН, надеясь мирными средствами урегулировать конфликт.
В этих условиях трудящиеся потребовали вооружить народ, президент не пошел на эти меры, зато отдал приказ войскам перейти к решительным действиям. Интервенты были изгнаны, но это была скорее не победа, а урок для ЦРУ, которое стало действовать иначе. Посол США Перифуа предложил гватемальскому генералитету направить Арбенсу ультиматум и потребовать отставки президента, а в противном случае — пригрозить ему свержением. Не выдержав нажима, Арбенс передал власть командующему вооруженными силами Диасу и укрылся в мексиканском посольстве, откуда вскоре уехал за границу[31].
И хотя заговорщики обещали для отвода глаз уважать свободу и жизнь граждан и продолжать борьбу против наемников, не было выполнено ни одно из этих обещаний, начались расстрелы сторонников свергнутого президента. Это стало суровым опытом и для Эрнесто Гевары. Он принял всем сердцем гватемальскую революцию: горел желанием с оружием в руках сражаться на стороне революционеров. Молодой аргентинец призывает создать ополчение, вооружить трудящихся, принять решительные меры против реакционеров... Наконец он просит, чтобы его отправили в район боев, однако со стороны властей — никакого внимания. Тогда он добровольно пристраивается к солдатам противовоздушной обороны столицы, помогает перевозить оружие, несет караульную службу среди пожаров и под бомбежками. А до интервенции Гевара предлагал министру здравоохранения направить его в самую отдаленную провинцию Гватемалы врачом, но тот отказал (бюрократы везде одинаковы!), сославшись на необходимость «подтверждения» его аргентинского диплома, которое может продлиться полгода.
Все это не осталось незамеченным спецслужбами США, которые в те дни заносят Эрнесто в список «опасных коммунистов», подлежащих ликвидации после свержения Арбенса. Узнавший об этом аргентинский посол разыскал своего соотечественника в пансионате «Сервантес» и посоветовал срочно перебраться к нему в посольство. Там уже собралось много аргентинцев, кубинцев и гватемальцев, сочувствовавших Арбенсу. Вопреки предложению посла вернуться в Буэнос-Айрес, Гевара принимает решение уехать в Мексику, куда уже направились его новые латиноамериканские друзья, готовые продолжать борьбу в другом месте. Молодой врач в беседах с ними и со своей новой подругой Ильдой все время возвращался к теме поражения революции, много думал о причинах этого поражения. Поэтому когда он случайно в Мехико встречает старого знакомого Ильды, генсека компартии Гватемалы Хосе Фортуни, со свойственной ему прямотой ведет с ним следующий разговор:
«Че: Почему же ваши товарищи не стали бороться тогда?
Фортуни: Ситуация складывалась очень сложная, и мы решили, что будет лучше оставить все и уйти в предгорье и оттуда продолжать борьбу, и мы уже стараемся ее продолжать...
Че: Наверное, лучше было бы сражаться, имея власть в руках, это совсем другое дело.
Фортуни (обиженно): Что вы хотите сказать?
Че: Именно это. Если бы президент Арбенс, покидая столицу, направился бы в глубь страны с группой истинных революционеров (Прим. авт.: Эрнесто, вероятно, вспомнил в этот момент, как он рвался на прием к Фортуни в Гватемале, чтобы предложить свои услуги в пользу революции, но не был принят), были бы другие перспективы для борьбы. К тому же официальное положение президента превращало бы его в символ и моральный стимул...»
— Фортуни помолчал и сухо распрощался, — вспоминала Ильда[32].
Правда, когда он обратится к Геваре, кубинскому министру, тот посодействует переезду Фортуни на Кубу и поможет найти работу в Гаване.
И все же грешили против правды те журналисты (я уж не говорю о сотрудниках ЦРУ), которые еще в Гватемале считали Эрнесто Гевару коммунистом. Послушаем, что он сам говорил по этому поводу в интервью своему земляку журналисту Хорхе Рикардо Масетти:
«...Еще не было такого американского корреспондента, который не стал бы расспрашивать меня о моей деятельности в рядах Гватемальской коммунистической партии, — они считали доказанным, что я состоял в этой партии только потому, что я был и остаюсь решительным сторонником демократического правительства полковника Хакобо Арбенса».
Но такое признание не исключало новой, более высокой ступени в революционном формировании аргентинского медика. Предоставим ему слово:
