— Не стоит беспокоиться, они не тяжелые, — поспешно заверила его Аня.
Митя, встав за спиной у девушек, скорчил брату недовольную рожицу — ему вовсе не улыбалось провожать домой болтушку Веру и неразговорчивую Аню. Но Николай сделал вид, что не замечает посылаемых братом знаков. Как ни сочувствовал он заскучавшему Мите, отказаться от шанса подольше побыть рядом с загадочной новой знакомой было выше его сил.
— А в какую вам сторону? — задал он вопрос более разговорчивой Вере, и та, как молодой человек и ожидал, тут же принялась объяснять ему, что сначала они с Аней зайдут к ней домой, чтобы закончить наряжать рождественскую елку. Митя закатил глаза и незаметно от девушек и Сережи показал брату кулак. Коля ответил ему грустным виноватым взглядом. Ему стало ясно, что их знакомство с подругой Веры так и останется шапочным.
Все вместе они вышли из Гостиного двора, и Вера принялась прощаться с Гумилевыми.
— Рад был познакомиться, очень рад, — сказал Николай Ане, но в ответ получил лишь вежливый кивок и ни к чему не обязывающие слова:
— Я тоже очень рада.
— До встречи! И счастливого Рождества! — пожелал девушкам и юному Сереже Митя, после чего ухватил Колю за локоть и потянул его прочь от торговых рядов.
— Пошли, нас давно дома ждут, — пробурчал он младшему брату в ухо. — Сколько можно болтать?
Николай не отвечал. Ему не хотелось спорить с братом, и он послушно шел следом за ним, лишь поминутно оглядывался, чтобы посмотреть на удаляющуюся в другую сторону Анну и ее друзей. Вера и Сережа Срезневские о чем-то разговаривали, оживленно размахивая руками, а Аня шла рядом с ними, но так, словно они были не вместе — не принимая участия в их разговоре и даже не кивая им из вежливости. Николай мог поспорить на что угодно: она снова погрузилась в мысленное сочинение стихов…
Вера Срезневская тоже заметила задумчивость подруги, но приписала это совсем другой причине.
— Тебе не понравились Митя с Колей? — спросила она, когда они уже подходили к дому.
— Да нет, почему же… — пожала плечами Аня. Обижать подругу ей не хотелось, но изобразить интерес к новым знакомым было так трудно, что от Веры не укрылись ее истинные чувства, и она утвердительно кивнула:
— Не понравились. Жаль… Они — очень хорошие мальчишки, разве что Митя бывает иногда занудой. А вот Коля — он такие интересные вещи рассказывает, заслушаешься!
— В самом деле? — с легкой усмешкой бросила Анна.
— Да, сегодня он что-то был совсем не разговорчив… — развела в ответ руками Вера. — Сама не понимаю, что на него нашло! Может, просто не в настроении сегодня или у него случилось что-нибудь… Надо будет Митю спросить!
Аня снова пожала плечами. Если у ее нового знакомого и были какие-то неприятности, ее это совершенно не интересовало. Однако Вере, по всей видимости, очень хотелось реабилитировать своих друзей в ее глазах, потому что она продолжала болтать о них без остановки:
— Этот Коля знает все о других странах! Об Африке, о Бразилии, об Австралии… Заслушаешься! Он знает, какие там туземцы, какие животные — как будто сам там был и собственными глазами все видел. Если мы еще с ними встретимся, надо будет обязательно завести с ним разговор об Африке, это будет очень интересно!
— Можно будет, да, — без всякого энтузиазма согласилась Анна. Они уже подходили к дому Срезневских, и она с радостью подумала о том, что сейчас согреется. А еще о том, что ее подруге придется отвлечься от болтовни о младшем Гумилеве, чтобы показать матери купленные игрушки.
Однако Вере очень хотелось рассказать о Николае Гумилеве все, что она знала, и сразу же после показа покупок она снова вернулась к волновавшей ее теме.
— Митя рассказывал, что у Коли дома вся комната разукрашена — как будто там подводный мир! — щебетала она, стоя на стуле перед упирающейся в потолок рождественской елкой и развешивая на нее принесенных из Гостиного двора игрушечных ангелов. — Он все стены выкрасил в сине-зеленый цвет, как морская вода, сам выкрасил! И нарисовал на них рыб, и водоросли, и раковины всякие… И потолок так же покрасил, можешь себе представить? Подай мне еще вон ту гирлянду, пожалуйста!
— Да, это очень необычно, — признала Анна, вручая подруге длинную цепочку мишуры. «Попробовала бы я в своей комнате хоть одну вещь с места на место переставить, а не то что на стенах рисовать, — меня бы отец, наверное, сразу же на месте убил! — грустно усмехнулась она про себя. — А этим Мите и Коле родители, похоже, слишком много всего разрешают…»
— А еще он стихи пишет! — добавила Вера и спрыгнула со стула. — Они с Митей мне кое-что читали. Ничего так, красиво…
В глазах Анны промелькнуло удивление, но расспрашивать Срезневскую подробно о стихах ее нового знакомого она после некоторого раздумья все же не стала. «О чем может сочинять стихи человек с таким несчастным и загадочным выражением лица? — вновь подумала она с усмешкой. — Наверняка о безответной любви к выдуманной идеальной красавице и о том, что его жизнь скучна и бессмысленна! Знаю я таких поэтов, читала…» Ей сразу же вспомнились стихотворения с подобными описаниями, которые тайком от учителей записывали в свои тетрадки ее одноклассницы в гимназии, у них всегда была такая же напускная загадочность во взглядах, и они даже не догадывались, как смешно и глупо выглядят со стороны. И если в первый момент, когда Анна услышала от Веры о том, что младший Гумилев пишет стихи, ей захотелось прочитать что-нибудь из его сочинений, то теперь такое желание пропало начисто.
Не мог этот худой и бледный молодой человек, явно воображающий себя романтическим героем и прикладывающий множество усилий, чтобы окружающие тоже считали его таковым, быть на самом деле интересной личностью. Как, впрочем, не мог ей быть интересен и его брат, и любой другой молодой человек из числа знакомых Веры и других ее приятельниц. Ни один мужчина не был и никогда не стал бы для нее более привлекательным, чем студент восточного факультета Петербургского университета, с которым Анна познакомилась год назад и о котором до сих пор вспоминала каждый день. Владимир Голенищев-Кутузов…
— Вера, Сережа, пойдем послезавтра на каток? — спросила своих друзей Анна, решительно меняя надоевшую ей тему разговора. Вспоминать о Владимире, слушая болтовню Срезневской, ей не хотелось, обсуждать дальше братьев Гумилевых — тем более.
— Пойдем, обязательно! — обрадовался ее приглашению Сергей и, выбрав удобный момент, когда сестра отвернулась от елки, незаметно снял с одной из нижних веток конфету в золотой бумаге. Это не укрылось от Ани, но она великодушно сделала вид, что ничего не заметила.
