— Зачем же мы приехали сюда, — так говорил Степанов на собрании, — если мы не способны сделать то, чего от нас ждут? Всех людей заменить нельзя. Гораздо важнее — поднять пятнадцать тысяч человек строителей до высокого, истинного, строгого осознания своего дела. Партия подтверждает опять, что темпы и кадры решат все.
И к удивлению скептиков (подобных мастеру Гарвею) темпы ускорялись изо дня в день. Сжимались сроки для плотины. Важно было избежать постройки тепляков и закончить бетонные работы до настоящих морозов. С конца декабря срок окончания постройки перенесли на десятое ноября. На все сомнения Степанов отвечал одно:
— Увидите, как весело люди будут ходить через несколько дней, с какими веселыми глазами! Вы не узнаете самих себя!
Замысел Степанова был простой. Он подсказывался самой жизнью страны — ежедневно, на каждом шагу. Все в стране было в движении, все воодушевленно, все воспламенялось от одного верного прикосновения, и здесь тоже нужно было высечь искры, показать яркий пример успеха, хотя бы на участке одной бригады. «И это несомненно подымет других», — думалось Степанову.
Присмотревшись, он остановил выбор на бригаде Алексея Поуха.
Бетонная лавина валилась в опалубку быков и пролетов.
Бетон сорокаградусного нагрева дымился,
От бункера слышался голос Поуха:
— Время скоро двадцать три. Я был на втором участке и замечаю, что они стараются выполнить раньше нас, а потом доставить к нам остачу, другими словами — позор. Им осталось сорок замесов. Сколько у нас?
— Пятьдесят шесть, — отвечал Рыбаков, работавший у мешалки.
— Беда, ребята, беда!
Поух огляделся. Технический руководитель американец Старк работал, не отставая, вместе с бетонщиками. Были тут и другие американцы — мистер Сольц, проектировщик опалубок Давидсон. С увлечением работали лопатами спортсмены американской колонии геодезист Дуй и механик Кварц.
Бетонная каша вываливалась всюду, где только оставалась щель. Эстакада, мостки, доски для опалубок — все было забрызгано серо-зеленой массой. Под ногами скрипело, как на сухом песке. Оглушительное грохотание бетономешалок и шипение паровозов, подающих пар для прогревания бетона, вынуждали людей кричать во всю глотку, а ежеминутно несущиеся вагонетки заставляли то и дело уклоняться от удара. Паровые молоты вколачивали последние шпунты. Бетонщики шли по пятам за арматурщиками, нагоняя их, завязывая арматурные пруты вологодской вязкой. Шум бетонных обвалов заглушал звенящий шелест кусачек-щипцов, перекусывающих проволоку.
Старк успевал следить и за температурой замесов и за тщательностью увязывания арматуры.
В бригаде любили этого долговязого веселого американца, встречали его приветливо. Бетонщики то и дело выкрикивали:
— Ол райт, мистер Старк, — все, что они знали по-английски.
— Ол райт, — отвечал Старк, — ол райт!.. — И добавлял: — Давай, давай, — все, что знал американец по-русски.
И сбросив полупальто, он погружал в бетон градусник, постукивал о край вагонетки, весело подмигивая.
Ему отвечал плотник Сольц. Дело в том, что Старк побился об заклад — десять против одного — с Давидсоном, что бригада Поуха одержит верх над правобережниками.
И вот соревнование берегов вступило в решающую фазу.
Тем временем пошел снежок. Чистый снежок сыпал, озаренный лампами, точно светом уличных витрин, и в этот час ночной смены вся плотина — с эстакадой, бегом вагонеток, снованием людей — стала похожа на шумную улицу в зимнюю ночь.
К каждой бетономешалке вместо четырех, как обычно, человек стало двое; все взялись за лопаты. Взмахи лопат учащались.
Татарин Нагимов, великий силач, развлекавший людей в бараках тем, что подымал левой рукой стол или лавку, один взялся за вагонетку. Он катил ее без помощи крючкового — и выражение лица у богатыря было такое, как будто у него в руках не тачка с бетоном, а коляска с ребенком.
Кому-то не хватило лопаты, где-то подрались.
— Ты рвач, вот что, а не самодеятельный ударник! — кричал один. — Отдай лопату.
— Я рвач? Ах ты, заячья губа!
Обиженный уже замахнулся было вновь отвоеванной лопатой. Старк бросился между ними. Долговязый чудак прыгал без шапки, без пиджака между разгоряченными спорщиками, как судья на ринге.
— Финиш! — кричал он. — Донт луз тзе тайм — не тратьте времени!
Но спорщики, не понимая американца, решили, что он побуждает их к боксу — и сбросили телогрейки. Вмешались спортсмены Кварц и Дуй. Усмотрев беспорядок, спешил сюда Степанов, сам разгоряченный, с блистающими глазами, в желтой кожаной фуражке, в кожаном реглане!
— Э-ге-ге! Что это вы! Поух, что у тебя происходит? На правом берегу подают последние вагонетки!
— Да разве это ударники, — досадовал Поух. — Завелись, как невестки со свекрухой.
И как раз в этот момент раздались крики: «Кончили, гляди, кончили!»
Все перекрыл истошный крик:
— Катят!
Это прозвучало, как отчаянное: пожар! горим!
Поух мгновенно все понял, что-то оборвалось в нем. По выражению его лица все понял и Степанов.
Поух смотрел в ту сторону, откуда по эстакаде с веселым громом катилась вереница дымящихся вагонеток. По сторонам, как древние воины за боевыми колесницами, с видом победителей бежали бетонщики правого берега. На передней вагонетке, как боец времен гражданской войны, стоял во весь рост парень в распахнутом полушубке, в буденовке, размахивая лопатой и что-то крича.
Левобережники бросились наперехват.
— Куда?
— В чем дело?
— Стой! Поворачивай! К матери вас и к черту!
Все тщетно: правобережники, докатив вагонетки, уже опрокидывали их в бункера.
— Давай, вали! — кричал парень в буденовке. — Денег не требуем, — и остервенело работал лопатой.
Бетон тяжело сползал в опалубку. Вокруг неожиданных победителей собралась толпа. Шумели, удивлялись. Весело пылал на лицах победителей огонь задора, тут замечались добродушная усмешка, горделивость, там, на других лицах — растерянность и обида. Слышались то бойкая шутка, то несдержанное ответное словцо.
Опалубка наполнилась до краев.
Столпилась вся смена.
Переводя дыхание, еще не совсем понимая, что произошло, озирался Старк, его соотечественники горячо о чем-то спорили, а мистер Давидсон, развеселясь, поблескивал глазами. Да, Старк проиграл…
Вперед вышел Поух.
— Ладно, — резко начал бригадир бетонщиков левого берега. — Пусть будет так. Я не против.
— А что ты можешь против? Теперь утрись, Алеша.
— Да ладно… Сколько влили?..
— Семь.
