«У англичан есть термин для определения жаркого воздушного боя — «дог файтинг», что означает собачья схватка. Нет, я бы этот бой советских летчиков назвал «игл файтинг!» — орлиной схваткой».
Результаты боя потрясли японское командование. И оно решило взять реванш за поражение. 31 мая 18 бомбардировщиков под прикрытием 36 истребителей попытались вновь совершить налет на Ухань. Но и на этот раз они получили сокрушительный отпор. Японцы потеряли 15 машин.
Когда наши самолеты приземлились, было обнаружено, что нет Антона Губенко. Никто из товарищей не поверил, что он погиб. Отвага и исключительное мастерство отличали этого летчика. И действительно, вскоре на горизонте показался самолет. Да, это девятка Губенко! Приземлился он неуклюже. Винт погнут, фюзеляж прострелен во многих местах. Вот что рассказывал позднее Антон Губенко:
«В этот день я участвовал в ряде схваток, провел несколько атак, много стрелял. В конце боя повстречался с одиночным И-96. Зашел ему в хвост, прицелился и нажал гашетку. Пулеметы молчали, кончились патроны. Видимо, справедливы были упреки командования и авиатехника, что я стреляю слишком длинными очередями и потому быстро расходую боезапас.
Было досадно упускать противника. Решил заставить его сесть на наш аэродром. Прибавив тазу, пристроился рядом. Пилот, увидев меня так близко, испугался, лицо его побледнело, глаза забегали. Я погрозил ему кулаком и несколько раз ткнул рукой вниз, в направлении аэродрома. Противник понял, согласно закивал головой и спиралями пошел на снижение. Я своим самолетом как бы нажимал на него сверху. У самой земли И-96 вдруг рванулся в сторону с намерением уйти от преследования. Патронов у него, видимо, тоже не было. Я, пользуясь превосходством в высоте, снова настиг врага, теперь уже решившись идти на таран.
Сначала хотел рубить противнику хвост, но передумал, подвел пропеллер под элерон левого крыла. «Чиж» дрогнул от удара. И-96 посыпался вниз, а мою машину забило, затрясло как в лихорадке. Я понял: деформирован винт. Уменьшил обороты мотора и на этом режиме дотянул и сел»[3].
Подбежавшие к самолету авиатехники и летчики увидели, что лонжерон моторной рамы надломлен, мотор еле держится. Отвались он на малой высоте, и Губенко не смог бы даже воспользоваться парашютом. Это был первый таран в небе Китая и второй в истории советской авиации. На год раньше, в Испании, Евгений Николаевич Степанов таранил фашистского аса, совершив первый в мире ночной таран.
Подобно Губенко дрался с самураями и Кравченко. Исключительное мастерство Григория Пантелеевича в пилотировании и хладнокровие ошеломляли противника. Японцы терялись перед неожиданными действиями советского летчика. Кравченко пользовался этим и наносил удары. На его счету было уже несколько побед. Старший лейтенант завоевал уважение самых бывалых истребителей. Все забыли, что этот смельчак, виртуоз воздушного боя, еще недавно был новичком.
Однажды с утра на сигнальной мачте взвился флаг. Шел дождь, медленно ползли тучи. Неужели в такую погоду появятся японские самолеты? Однако все по сигналу кинулись к машинам.
Капитан Губенко со своим звеном первым поднялся в воздух. И в этот момент из-за туч выскользнуло шесть вражеских машин. Начался бой. Вот Губенко длинной очередью пробил самолет врага, и тот пошел к земле.
— Молодец, Антон! — радовался Григорий. Его звено тоже в воздухе. Губенко и Кравченко, ведя свои звенья, искали скрывшихся в тучах самураев. Вот промелькнули перед глазами темные силуэты. Две группы вражеских самолетов вывалились из облаков.
«Тридцать», — успел подсчитать Кравченко. Шесть — и тридцать! Григорий сделал свечку и, совершив бешеный бросок ввысь, моментально оказался позади самураев. Звено «ласточек» следовало за ним. Открыли огонь. Один японский самолет задымился и пошел к земле. Но торжествовать некогда. Григорий увидел, как самолеты заходят ему в хвост. Его «ласточка» оказалась под огнем пяти самолетов врага.
…А вот еще один… Нет, это «ласточка» Антона Губенко. Он снова пришел на выручку. «Спасибо, родной!», — обрадовался Григорий. В мгновение Губенко залетел в тыл самураям и пятерка рассыпалась. Перед Кравченко открылся простор. Губенко выручил его, но сам тотчас попал под яростный огонь. Кравченко ринулся ему на помощь. Но было поздно. Подбитая «ласточка» падала. Выбросившись из самолета, Губенко снижался на парашюте. Три самурая открыли по нему огонь. Кравченко бросился в атаку. Антон, подобрав стропы, падал камнем. Кружа над другом, охраняя его, Григорий стрелял из пулеметов, не давая врагам приблизиться. Когда Губенко оказался на земле, Григорий взвился в густое облако и увидел, как совсем рядом мелькнули две «ласточки» из его звена. Он сделал им знак идти на аэродром: кончалось горючее. А в следующий миг Кравченко увидел летящие совсем близко три вражеских бомбардировщика под охраной четырех истребителей. Не теряя времени, бросился на ближайший истребитель, с разгона зашел ему в хвост, нажал на гашетки. Но пулеметы молчали. Патронов не было. Один на один с врагом. «Ну что ж! Все равно я не выпущу тебя!» Кравченко по-губенковски навис над вражеским истребителем и стал «прижимать» его к земле. Несколько раз противник пытался вырваться вперед на предельной скорости, но Григорий настигал его, упорно прижимал книзу.
Японец растерялся, настолько грозен был вид нависшего над ним истребителя. И тут Кравченко увидел, что мотор вражеского истребителя задымился от перегрева. «Не отставать. Еще немного. Еще!»
Самурай попробовал извернуться, но Кравченко едва не обрубил ему хвост. Самолет врага рванулся вниз и врезался в землю. В баках «ласточки» иссякли последние капли бензина, мотор заглох. Григорий удачно приземлился вблизи аэродрома.
Радостной была встреча друзей. Они стояли под дождем и смотрели на небо.
— Великолепная погода для авиации, — сказал Кравченко.
— Редко бывает такой чудесный день! — ответил Губенко.
…А жизнь шла своим чередом. Бои сменялись напряженной учебой. Всем летчикам были выданы записные книжки. Благовещенский требовал, чтобы после вылета каждый подробно описывал свое участие в бою: что видел, результаты атак, расход боеприпасов, оценка действий товарищей и противника, замечания по тактике действий, претензии к организации и т. д. Обычно командир не начинал разбора боевого вылета, не убедившись, что все проанализировали бой, сделали соответствующие записи.
Это помогало каждому увидеть бой глазами товарищей, лучше изучить сильные и слабые стороны своих действий, перенять опыт. Взыскательность за промахи была строгой. Ведь говорили о них боевые друзья, говорили без утайки, потому что от действий каждого в бою зависела жизнь самого летчика и его друзей. Выступления Григория Пантелеевича на таких разборах были всегда глубоки и справедливы. Он подмечал новое в тактике, умел просто объяснить, научить.
