— Почему никто не приходит? — спрашивает Иван Макарович.
— На работе все.
— А я и забыл.
И снова разговор не клеится.
Непийвода думает о том, с чего он начал и до чего докатился: остался без ног, и дочери разбредутся по свету нищими. Всегда торопился на завод, надеясь когда-нибудь вырваться из города. Был чернорабочим — его силе все завидовали, и десятник хвалил. Выбился в люди, стал, литейщиком, а перед тем сколько «магарычей» поставил… В стороне от всего был: тихий, покорный, молился богу да почитал царя-батюшку… И теперь только на царя надежда. Если б его императорскому величеству было известно, что в далеком Екатеринославе на Брянском заводе есть литейщик Непийвода, с которым приключилась беда, разве могущественный самодержец бросил бы Ивана на произвол судьбы? Ведь не по своей вине он стал калекой. А что, если написать царю письмо?
Мысль эта овладела им. А может, он такой счастливый, что послание дойдет до императора? Ведь сам видел картинку, не помнит только где… Царь в госпитале раздает солдатам кресты — награды. Был бы грамотным, сам написал, никого бы не просил. Но кто напишет? Степан? Нет, лучше Григорий.
— Катерина, пускай Григорий ко мне зайдет…
Григорий не мог себе представить, о чем собирается говорить с ним Непийвода. А тот встретил его без тени грусти, словно и забыл о своей беде:
— Присаживайся сюда, на койку. Ты мне очень нужен. Они, видно, заживо решили закопать меня в могилу. Черта с два! Не выйдет! Догадайся, что я придумал? Ни за что не додумаешься… Решил написать самому царю!
О заводском начальстве Иван Макарович теперь говорил сердито, со скрипучими, металлическими нотками в голосе, а слово «царь» произносил мягко, с благоговением.
— Что на это скажешь, Григорий?
— Написать можно, отчего же…
— Вот и хорошо, — обрадовался Непийвода.
— Только поможет ли?
— Поможет, — уверенно произнес Иван Макарович. — Только бы дошло письмо! Только бы не перехватили!
— А я думаю, что и царь не поможет.
— Я давно знал, что ты думаешь про царя. Но в таком деле ты мне не советчик. Если хочешь написать — пиши, нет — другого попрошу, — сердито заворчал Непийвода, а у самого мелькнула мысль, что грамотных не больно-то много, да и не каждому довериться.
— Хорошо, напишу, — поторопился согласиться Петровский. — Но уверен — зря.
— Твое дело исполнить мою просьбу.
Долго ломали голову над тем, как рассказать царю о жизни Ивана Макаровича, о его работе, о том, какая с ним приключилась беда… Нужно было написать как можно короче, — ведь не станет самодержец бескрайней Российской империи тратить время на какого-то Ивана Непийводу, хоть он и верноподданный.
Григорий хотел было отправить письмо сам, но Иван Макарович запротестовал:
— Ты на конверте напиши точный адрес и отдай моей жинке. Она отправит, а то зачем тебе такая морока?
Оставалось только ждать ответа. «На все — пока дойдет письмо до Петербурга, пока царь его прочитает, подумает — уйдет немало времени», — решил Непийвода. Он принялся считать дни, как узник, которого вскоре должны выпустить из темницы. Дал волю своей фантазии. Тысяча, на которую он рассчитывал, была заранее распределена только на самое необходимое.
— Катерина, а что, если нам царь больше тысячи пришлет? — спрашивал Иван Макарович, и глаза его загорались надеждой.
— Дал бы бог, — вздыхала жена.
Прежде Иван Макарович обычно не замечал, как летело время: будни отнимала работа, праздники уходили на то, чтоб отоспаться. Теперь дни стали бесконечно длинными… Проснется едва забрезжит и до вечерних сумерек все ворочается на больничной койке.
Тем временем заводская администрация пришла к заключению, что Иван Непийвода, литейщик доменного цеха, стал калекой по собственной вине: был неосторожен. Ему назначили семь рублей пенсии в месяц, заявив, что и это великая милость со стороны директора…
9
Григорий, ожидая посланца, боялся уснуть. И все-таки задремал, но сквозь сон услышал, как постучали в окошко. Открыл глаза, прислушался. Постучали еще раз. Он вскочил с постели, припал к стеклу, за которым мелькнула тень, потом бросился к двери, выскочил на крыльцо. Незнакомец держал в руках две плетеные корзины.
— Спрячь, — сказал тихо. — Да так, чтобы сам дьявол не нашел.
— Хорошо. Сделаю.
Человек исчез, а Григорий мигом забрался на чердак и там в дальнем углу в куче разного хлама спрятал корзины.
На другой день Степан сказал:
— Листовки разбросаем на заводе и в поселках… Часть передадим хлопцам, с которыми мы были на гулянье.
Ночью друзья, спрятав листовки за пазуху, вышли из дому. Часть они решили разбросать на заводском дворе, часть — на Брянской площади, куда люди спозаранку сойдутся на базар, остальные — на рабочих окраинах.
Молча двигались безлюдными улицами. Заметив кого-нибудь, притворялись веселыми гуляками. Вдруг Григорий споткнулся — и листовки веером легли на землю. Парни быстро собрали их, и как раз вовремя: из-за угла показался полицейский наряд.
— Кто такие?
— На смену идем, — спокойно ответил Григорий.
— Где работаете?
— В прокатном.
— Идите.
Целую ночь парни раскидывали листовки в Кайдаках, в рабочих колониях Брянского и Трубного заводов, в фабричном поселке…
Чего только не рассказывали на другой день о листовках! Одни говорили, будто их сбросила с неба какая-то машина, другие — будто студенты усыпали ими всю землю. Полицейские носились по городу, останавливали и обыскивали прохожих.
Прокламации сделали свое дело.
10
Директор Брянского завода вызвал в контору мастера доменного цеха, где совсем недавно работал литейщиком Иван Непийвода.
Шагнул навстречу, пожав руку, торжественно произнес:
— Поздравляю, господин Матейчик! Большая у нас сегодня радость. Его императорское величество соизволили наградить вас медалью «За усердие». Это большая честь, господин Матейчик!
Директор протянул мастеру серебряную медаль и муаровую ленту Станислава, еще раз пожал руку.
— Рад стараться, ваше превосходительство! — по-солдатски вытянулся Матейчик. Его круглое красное лицо расплылось в улыбке. Он уже давно работал на заводе, заслужил усердием и безоговорочным повиновением расположение хозяев, готов был за них любому перегрызть глотку и частенько пускал в ход кулаки. Рука у него была тяжелая: стукнет раз — и свернет челюсть. В его смену бывало больше всего несчастных случаев, но он и в ус не дул. Самое главное — были бы довольны хозяева…
В тот же самый день к Ивану Макаровичу пришел почтальон. Явился кстати: Непийвода уже из сил выбился, ожидая ответа и сомневаясь, дошло ли письмо до Петербурга. А письмо его долго колесило по инстанциям, пока наконец попало в столицу, в канцелярию «по принятию прошений на высочайшее имя». Прошения такие, если они не касались смертной казни или просьбы о помиловании, Николай II не подписывал, а поручал чиновникам, усердно оберегавшим царский престол. Чиновник канцелярии писал ответы на роскошной гербовой бумаге. Он знал, что главнейшее предназначение российского самодержавия — блюсти форму.
