Для вирджинской ассамблеи объяснений было достаточно. Мэри тем не менее продолжала плакаться. Тогда Вашингтон пишет брату Джону: «Из надежных рук я узнал, что она при каждом случае и в любом обществе жалуется на трудные времена, что она в нужде и если не прямо, то достаточно прозрачными намеками выпрашивает подачки, что выставляет в неблагоприятном свете не только ее, но и всех связанных с ней. Что у нее нет неудовлетворенных нужд, я уверен. Воображаемые же нужды понять невозможно, и часто их нельзя удовлетворить, ибо они беспричинны и всегда изменчивы. Выясни, в чем же она действительно нуждается, чтобы удовлетворить ее».
По сохранившимся шести письмам Джорджа к матери (четыре написаны в 1755 году, а два в 1787 году) видно, что Мэри постоянно выставляла абсурдные претензии, которые сын отклонял, ссылаясь на собственные стесненные обстоятельства. Самое большое письмо (от 15 февраля 1787 года) выглядит как пространная бухгалтерская справка о доходах плантаций и о том, почему он не может сделать для матери большего.
Известно, что Мэри никогда не бывала в доме сына после его брака. Это можно только частично отнести за счет ее характера. Прославленный генерал предупредил мать, что его дом напоминает «многолюдную таверну». Вследствие этого «если тебе придется быть в нем, то перед тобой встанет выбор: 1) всегда быть одетой, чтобы появиться в обществе; 2) выходить... неприбранной; 3) сидеть узником в спальне. Первое не понравится тебе... второе не понравится мне... а третье... будет неприятно нам обоим».
В 1789 году Мэри мучительно долго и трудно умирала от рака на восемьдесят третьем году жизни. На смертном одре она пробормотала: «Мне бы только весточку, писанную его рукой, о том, что он жив и здоров». Письма она не получила, сын — первый президент США — был в Нью-Йорке. Она скончалась в Фридриксбурге 25 августа 1789 года, завещав Джорджу негритенка-раба, кровать, зеркало, туалетный столик, подушку, две простыни, одеяло и участок земли, который Вашингтон так и не получил.
Неисправимый завистник Вашингтона, второй президент США Д. Адамс изрек: «Что Вашингтон не был ученым, ясно, что он был слишком невежествен, неучен и неначитан для своего положения, также не нуждается в доказательстве». Бесспорно, Вашингтон не мог тягаться с плеядой блестяще образованных людей, возглавлявших Американскую революцию. Его нельзя сравнить с земляками-вирджинцами Томасом Джефферсоном и Джеймсом Мэдисоном. Он даже отдаленно не походил на крупного ученого своего времени Бенджамина Франклина. Все это дошло через многие поколения и в США ныне является общеизвестной истиной. Джон Ф. Кеннеди, принимая лауреатов Нобелевской премии, напомнил о разнообразных дарованиях Т. Джефферсона и шутливо добавил: «Никогда еще в Белом доме не собиралось столько талантов и знаний, кроме разве случаев, когда Томас Джефферсон обедал здесь в одиночестве».
Вашингтон всю жизнь остро чувствовал недостаток образования, и его пресловутая сдержанность, во всяком случае в обществе, способном свободно рассуждать о разнообразных высоких материях, наилучшим образом объясняется именно этим. В молодости он страдал от незнания французского языка, а в зрелые годы отклонил предложение посетить Францию, сославшись на необходимость вести разговор через переводчика. Молодежи Вашингтон на склоне лет завещал учиться, подчеркивая, что все знание стоит на фундаменте из книг, предостерегая только против получения образования в Европе. Там, опасался старик, молодые люди могут-де набраться принципов, «враждебных республиканскому образу правления и правам человека».
В молодости Джордж по-иному смотрел на вещи. Когда ему было около тридцати лет, он признался, что невозможность поехать в Аплби уязвила его, «ибо многие годы я жаждал побывать в Англии». Образование, полученное Вашингтоном, если его можно назвать таковым, носило узкоприкладной характер. Он проявил большое прилежание в математике, особенно геометрии. Дошедшие до биографов школьные тетрадки Джорджа — свидетельство упорства в выработке почерка, умения чертить. В этом отношении он достиг внушительных успехов, но одновременно они, увы, доказывают, что уже тогда вступил в борьбу с орфографией, которую вел с переменным успехом всю жизнь, так не добившись конечной победы. Настойчивость Джорджа, в овладении начатками математических знаний понятна — вероятно, в ранней юности он по необходимости задумывался о куске хлеба и готовил себя к профессии нужной и почетной в колониальной Вирджинии — землемера.
Помимо аккуратно исполненных чертежей, решения задач и упражнений по измерению площадей, тетрадки Джорджа заполняли тщательно переписанные образцы разнообразных деловых документов. Договоры о купле и продаже, сдаче в аренду и расписки о займах, свидетельства о праве владения участками, закладные, документы на «кабальных слуг» и негров-рабов и т. д. На первый взгляд может создаться впечатление, что он готовился стать приказчиком у купца или клерком в конторе нотариуса. Дело объяснялось много проще — Джордж понимал, что каждый плантатор обязан сам вести свое хозяйство, и, видимо, готовил себя к этой роли. Во всяком случае, он знал, что преуспевающий вирджинский плантатор никогда не полагается на других в деловой переписке.
Все же большую часть детства и ранней юности Джордж провел не в душных классах, а на воздухе. Один из первых биографов Вашингтона, Д. Хэмфри, проливал горькие слезы по поводу того, что смерть отца помешала Джорджу учиться в Аплби. Хэмфри сокрушался, однако, не потому, что мальчик недополучил знаний, а потому, что рухнул благороднейший замысел отца — уберечь сына от развращающего воспитания в среде плантаторов, где вошло в обычай «давать мальчику лошадь и слугу, как только он мог взобраться в седло», в результате отпрыски состоятельных семей «подвергались угрозе стать своевольными и беспомощными». Страшная опасность во всем объеме наверняка постигла Джорджа, ибо о нем известно, что он был великолепным наездником. Правда, никто не находил его «беспомощным».
За расчищенными и обработанными полями в Вирджинии поднималась стена девственных лесов, совсем недавно охотничьих угодьев индейцев. Хотя краснокожих в обжитых пределах колонии больше не было — индеец не мог появиться здесь без пропуска, леса изобиловали зверьем, встречались даже медведи. Джордж должен был охотиться на оленей, фазанов. Он был неплохим стрелком, неутомимым охотником и ходоком.
Едва ли Джордж занимался собственно работой по хозяйству, помогая матери, для этого были рабы и слуги. Конечно, он отдавал распоряжения ломающимся голосом, и жизнь плантации не проходила мимо него. Из достоверных источников мы знаем, что Джордж, будучи подростком, объезжая жеребца, загнал его до смерти. Биографы умилились — парень тут же правдиво рассказал матери, как именно он нанес ущерб скромному хозяйству. Поступить иначе Джордж не мог, ибо мужи в Древнем Риме, о которых он уже понаслышался, говорили правду. Подросток стал воспитывать в себе качества джентльмена, благо под рукой нашлось надлежащее руководство.
