Ознакомительная версия.
Заговорить об этом открыто стало возможным только через несколько лет после смерти Сталина в 1953 году. И тогда только открылись юридически невероятные обстоятельства получения брачного свидетельства, о котором как о чём-то само собой разумеющемся рассказывает Мира Мендельсон.
В том-то и дело, что Прокофьев и Лина Ивановна не развелись, и она оставалась его законной женой. Поставленный органами нашего гибкого советского правосудия в ложное положение, Сергей Сергеевич женился во второй раз, будучи женатым.
Сергей Сергеевич Прокофьев и Каролина Кодина заключили брак на юге Германии, в Баварии, в городе Эттале 8 октября 1923 года, о чём гласит соответствующий документ, приведенный в четвёртой главе этой книги.
В девятой главе «Курортный роман» описывалась история взаимоотношений Сергея Прокофьева с Мирой Мендельсон, она началась в 1938 году и закончилась крахом семьи композитора, покинувшего первую жену и детей перед войной, в начале 1941 года.
Сергей Сергеевич долгие годы был не в состоянии совершить последний шаг и официально связать свою жизнь с Мирой Александровной. Наконец, преодолев тяжёлые сомнения и горестные переживания, он пошёл на то, чтобы расторгнуть свой брак с Линой Ивановной и жениться на М. А. Мендельсон.
Привыкший за первые сорок пять лет своей жизни в правовом обществе, он, конечно, и не помышлял о том, чтобы жениться вопреки законам.
Прокофьев хотел сделать всё как положено: сначала развестись с Линой Ивановной и после этого заключить официальный брак с Мирой Александровной. С ходатайством о разводе он начал обращаться в судебные инстанции.
Сюрприз, которого он по всей видимости вовсе и не желал, поджидал его именно в этот момент:
«Когда отец решил оформить свой новый брак, – говорит Святослав Прокофьев, – в суде ему, к его огромному удивлению, сказали, что разводиться вовсе не нужно: брак, заключённый в октябре 1923 года в Эттале (Германия), сочли теперь недействительным, так как он не был зарегестрирован в советском консульстве. Мама, въехавшая в СССР как жена Прокофьева, в какой-то таинственный момент вдруг перестала ею быть. Отец, будучи уверенным в законности его брака с матерью, обратился в вышестоящую судебную инстанцию, но там ему сказали то же самое. Так он смог расписаться с новой женой без развода».
Такое нарушение закона могло произойти только по прямому указанию НКВД или высших партийных органов.
Шофёр Прокофьева, а точнее, отца Миры Александровны, Табернакулов, рассказывал, что в 1948 году совершенно неожиданно и единственный раз в жизни возил Сергея Сергеевича в НКВД на Лубянку. Эта поездка остаётся загадочной, но, вероятнее всего, она связана или с арестом Лины Ивановны, или с поощрением брака с Мирой Александровной.
«То ли он сам поехал, то ли его вызвали. Наверное, вызвали, наступали ждановские времена, по радио гоняли только „Вставайте, люди русские“, – говорит Святослав Сергеевич. Может быть, предупреждали про маму. Что папа мог сделать? Его почти перестали исполнять.»
С момента заключения брака Сергея Прокофьева с Мирой Мендельсон в юридической практике даже появился термин «Казус Прокофьева». В самом деле, при наличии законной жены, законно въехавшей на территорию страны вместе с мужем и детьми и поселившейся там, прожившей в СССР к моменту заключения брака с Мендельсон уже 12 лет, Прокофьеву даже не просто разрешили, а, возможно, подтолкнули его без проволочек жениться на Мире Александровне Мендельсон.
Она ведёт дневник изо дня в день, записывая все подробности своего быта, но ни разу не упоминает о последовавшем через месяц аресте Лины Ивановны. Рассказывая о жизни Сергея Сергеевича, своей, изредка с неприязнью касаясь влияния Лины Ивановны на детей, Мира Александровна как будто бы и не знает, что Лина Ивановна – в тюрьме, что её по абсурдному обвинению в шпионаже приговорили к 20 годам лагерей строгого режима. Это ведь даже не событие за сценой, оно – НА сцене. Сказывается крепкая закваска настоящего советского человека: не знать того, что не положено.
В предисловии к публикации дневника М. А. Мендельсон составитель М. Рахманова, в частности, пишет:
«… в тексте ни одним словом не упоминается об аресте Лины Ивановны в 1948 году и о реакции Прокофьева на это событие. (…) С чисто человеческой точки зрения весьма малоприятны претензии, выражаемые мемуаристкой по поводу тех или иных поступков Лины Ивановны и сыновей Сергея Сергеевича. (…) Если учесть, что мемуаристка была всего на какой-то десяток лет старше сыновей Сергея Сергеевича, то, казалось бы, она могла лучше понимать их. Думается, в этом сказалось опять-таки глубоко „советское“ воспитание Миры Александровны, с одной стороны, а с другой – сознательные или бессознательные, нужные или ненужные попытки самооправдания».
В записи от 15 января 1948 года, приведённой в начале этой главы, Мира Александровна говорит о том «сложном и трудном», что предшествовало оформлению её официального статуса «жены». Она, видимо, имела в виду не только обычные перипетии, сопутствующие уходу мужа от детей и семьи, но и некоторую антипатию (может быть, ревность?) к сыновьям Сергея Сергеевича и Лины Ивановны, и сам факт их существования, и свои претензии к ним. Этот мотив звучит на страницах дневника Мендельсон и возникает снова и снова по разным поводам. Мира Александровна, кажется, хоть по-своему и старалась, но переломить себя и скрыть своё раздражение не могла, – в дневниковых записях она подробно рассказывает и об этой стороне новой семейной жизни.
Нет – нет, да мелькнёт на страницах и «неприятная» Лина Ивановна, тогда ещё на свободе, и находящиеся под её влиянием сыновья. Мире Александровне не нравится, как она воспитывала – «лепила» детей. Есть совсем уж странные попытки отрицать ту благоговейную любовь, которую сызмальства питали к отцу сыновья.
29 сентября 1947 года
«Утром приехал Олег. Он теперь иногда приезжает на дачу. Особенно, когда надо о чём-то попросить Серёжу. (…) Обед я постаралась приготовить повкусней – блины с закусками, дыня, кофе, а вечером на ужин пирог с капустой, чтобы побаловать Олега. (…)
Перед отъездом отдала Олегу брюки, купленные ему в подарок в лимитном магазине. Они оказались абсолютно впору, и Серёжа посоветовал оставить их „для выходов“, а на занятия носить другие. Сейчас у Серёжи с Олегом довольно тяжёлые разговоры по поводу развода с Л. И. Серёжа решил, что нельзя откладывать этот вопрос, но все переговоры на эту тему с Л. И. безуспешны. В прошлый раз во время нашего пребывания в Москве Олег пришёл к нам, и Серёжа снова заговорил с ним о необходимости развода, настаивая на том, чобы Олег передал Л. И. письмо об этом, так как всё равно это неизбежно. Олег потерял выдержку. Заявил, что письма не передаст (хотя мы уверены, что это письмо уже у неё, но делается вид, что она ничего об этом не знает), Олег вскипел, заявил: „Всё равно ответ мамы ясен“. Серёже приходится вести переговоры через Олега, так как с Л. И. он уже несколько лет не встречается, не имеет абсолютно никаких отношений, не бывая на Чкаловской. За это время она лепила из детей всё, что хотела, и чувствуется, что они, несмотря на уже недетский возраст, действуют под её диктовку, делаясь милыми, когда что-нибудь нужно, и, имея довольно жёсткий вид и вовсе не ласковый тон, если Серёжа скажет не то, что им нравится. Пока это касается Олега. Святослав у нас не бывает. Мне почему-то кажется, что у них выработалось тщеславное отношение к имени Серёжи при полном непонимании его как человека. То, чем их пропитывали несколько лет, пустило корни. А как бы мне хотелось, чтобы из них вышли настоящие люди, чтобы они по-настоящему, бескорыстно привязались к Серёже. Впрочем, я их ещё недостаточно знаю для того, чтобы делать выводы, я ещё не вполне представляю себе их жизненные цели и интересы.»
Ознакомительная версия.
