Грустно видеть, как слабо закреплялась посмертная память об Ап. Григорьеве в XIX веке. Количество опубликованных воспоминаний совершенно не соответствует его роли в истории русской литературы. Из друзей только Страхов написал краткие очерки, да это, скорее, комментарии к публикуемым письмам друга, чем целостные воспоминания. Ни один из членов «молодой редакции» «Москвитянина» не оставил мемуаров. Особенно досадно, что ничего не написал Островский. Он лишь сетовал в частной беседе (запись М.И. Семевского 17 ноября 1879 года), что так мало освещен в печати облик его товарища: «Что у нас путного сказано об Аполлоне Григорьеве? А этот человек был весьма замечательный. Если кто знал его превосходно и мог бы о нем сказать вполне верное слово, то это именно я. Прочтите, например, Страхова. Ну что он написал об Аполлоне Григорьеве? Ни малейшего понимания чутья этого человека». Если именно ты хранишь «верное слово», так почему же не закрепишь это на бумаге?! Увы!
Пусть Страхов знал Григорьева не так глубоко, как Островский, но он, хвала ему, все-таки публиковал письма друга, оставил воспоминания, а главное, — приступил к изданию 4-томного собрания сочинений. Но личных средств ему хватило лишь на издание первого тома (С.-Пб., 1876). Страхов надеялся, что выручка от продажи этого тома позволит продолжить печатание, но время было беспамятное, тревожное: разгулялся народовольческий террор, приведший потом к убийству Александра II, шла Русско-турецкая война, в литературе и публицистике господствовали радикальные идеи, было не до Аполлона Григорьева! Страхову пришлось расстаться с надеждой завершить четырехтомник; впоследствии он отдал все свои материалы какому-то крупному издателю (А.С. Суворину?), который потом якобы потерял их, а внуку В.А. Григорьеву, пожелавшему продолжить издание, заявил, что вообще никаких материалов не получал. Возможно, он лукавил, надеясь, попридержав подготовленные тома, издать их после 1914 года (по тогдашним правилам наследники имели право 50 посмертных лет получать гонорары за издание трудов своего покойного родственника, а потом лишались этого права).
XX век, несмотря на все свои трагические фундаменты и ореолы (а может быть, именно благодаря им), возродил имя Григорьева. 50-летие со дня его кончины было отмечено обилием статей о нем, биографических и литературоведческих, а потом целым косяком пошли григорьевские тексты. В 1915— 1916 годах В.Ф. Саводник издал 14 книг «Собрания сочинений Аполлона Григорьева» (но это не толстые книги, а фактически брошюры, в каждой — по одной статье или циклу статей). Редакция «Универсальной библиотеки» массовым тиражом издавала повести и воспоминания (тоже в 1915—1916 годах). Александр Блок, много лет занимавшийся творчеством Григорьева не только как любящий его поэт, но и как первоклассный литературовед, издал в 1916 году том «Стихотворений», почти полное их собрание.
И даже в революционный 1917 год В.Н. Княжнин выпустил замечательную книгу «Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии», где впервые опубликовал — по тогдашним возможностям — все известные составителю письма писателя. A B.C. Спиридонов начал тогда подготовку фундаментального «Собрания сочинений и писем» Ап. Григорьева в 12 томах. Но, как и Страхову, ему удалось издать в 1918 году лишь первый том, а далее условия гражданской войны и последующей разрухи никак не способствовали продолжению, укрепившаяся же советская власть тоже не жаловала идеалиста и консерватора. Каким-то чудом эсер и культуролог Р.В. Иванов–Разумник, в небольшом интервале между арестами, подготовил и издал в 1930 году том «Воспоминаний» — самого Ап. Григорьева и о нем.
При дальнейшей цензурной вакханалии можно было еще думать об издании стихотворений. В Малой серии «Библиотеки поэта» дважды, в 1937-м и 1966 году, были изданы избранные поэтические произведения Григорьева; первый раз — «Стихотворения», подготовленные Н.Л. Степановым, второй — «Стихотворения и поэмы» (составил Б.О. Костелянец). А в хрущевскую оттепель П.П. Громов и Б.О. Костелянец издали «Избранные произведения» в Большой серии (1959), это почти полное собрание стихотворных текстов нашего поэта. Значительно труднее обстояло дело с прозой и критикой. Автору этих строк потребовалось около 10 лет мучительного «пробивания» в издательстве «Художественная литература» тома «Литературная критика», который все-таки вышел в 1967 году. Лиха беда начало. Потом стало немного легче: удалось мне и коллегам издать «Воспоминания» в академической серии «Литературные памятники» (1980), сборник «Эстетика и критика» в серии «История эстетики в памятниках и документах» (1980), «Театральную критику» (1985), стали переиздаваться стихотворения и поэмы.
Наконец, в разгар «перестройки», в 1990 году издательство «Художественная литература» выпустило григорьевские «Сочинения в двух томах», избранные стихи, прозу, критику и даже немного писем. Обрадованное успехом этого двухтомника (тираж был 100 тысяч экземпляров!) издательство заказало мне проспект шеститомного собрания сочинений, я быстро его составил — но, увы, начался развал книжного дела — не везет Григорьеву, замыслы собраний его сочинений возникают, как нарочно, при начале кризисных потрясений Отечества. Будем надеяться на будущее.
Параллельно с послевоенными публикациями начались исследования творчества Григорьева. Вначале — статьи и тезисы докладов, потом — диссертации, потом — монографии. И не только у нас, но и за рубежом — во Франции, в США, Польше, Италии, Германии, Англии, Норвегии. Поехало, слава Богу! Теперь уже невозможно говорить о нашем литераторе, что он забытый, как иногда писали в начале XX века. Впрочем, нужны еще фундаментальные работы о его жизни и деятельности, нужны многотомные собрания сочинений и писем, чтобы широкие круги российской и заграничной интеллигенции осознали истинное место Григорьева в истории отечественной культуры, осознали его новаторство.
Конечно, чрезвычайно велико его историко-литературное значение, важны его стихи, критические статьи, воспоминания. Но, может быть, еще существеннее его пример, образец для современной гуманитарной сферы. Как он мужественно и бескомпромиссно плыл «против течения», утверждая дорогие ему идеи! Как он смело развивал новаторские принципы в художественном методе и в литературно-критических анализах — и так же смело боролся за верность традиционализму! Как не боялся быть трагически одиноким в своем новаторстве и в своем консерватизме (трагедия любого консерватизма, впрочем, имеет утешительную отдушину: он, борясь с какими-либо современными радикальными призывами и результатами, вскрывает в них опасные тенденции, к чему надо обязательно прислушиваться!). Нынешним не очень образованным литературным критикам полезно поучиться у Григорьева, воспринимая как идеал его энциклопедические познания в области отечественной словесности и западноевропейских философии и литературы, познания, которые он блистательно применял в своих статьях.
