Владимир Бушин - Я посетил cей мир

В одной комнате со мной, прямо напротив сидел за столом завотделом поэзии Владимир Котов, обидчивый и несколько страдавший манией величия, считавший себя новым Маяковским.

Но вот она почему-то косу отрезала и напялила черные очки. Володя решительно осуждал это. Непонятно, какими путями он сдружился с Родионом Щедриным и объявлял его новым Бетховеном – он мыслил только такими категориями и масштабами.

Потом, не помню, в какой очередности, его заменили Владимир Цыбин и Владимир Фирсов. Все три Владимиры да еще я четвертый. Цыбин был всегда неопрятный и непонятный мне. Но слыл поэтом некой почвенной силы. К нему заходил поэт Валентин Сидоров, знаток Тибета, тоже не очень понятный. Фирсов запомнился двумя деяниями. На поминках Василия Федорова в Дубовом зале ЦДЛ он не нашел ничего лучше, как рассказать, что Вася каким-то путем избавил его от армии. А потом, будучи редактором советско-болгарского журнала «Дружба», хвастался тем, что первый использовал в журнале двуглавого орла. Все годы борьбы против ограбления и раззора родины молчал и молчит. Ничего доброго о нем вспомнить не могу.

А еще были в редакции три милые женщины: Лиля Русакова, которую мы звали «дитя культа»; Искра Денисова, единственная сотрудница моего отдела критики; и Инна Назарова, потом работавшая в «Октябре» у Анатолия Ананьева, т.е переметнулась в лагерь реакции.

Отделом прозы заведовал Иван Падерин. У меня с ним были недобрые отношения. Когда в редакции появилась с рассказами молодая скромно-игривая Виктория Токарева и, обратившись почему-то ко мне, попросила поговорить о ее рассказах с Падериным, я сказал ей, что это только повредит ее рассказам.

Вот мое письмо Е. Исаеву от 21 декабря 1987 года:

«Хоть и досадно было мне, Егор, что ты вместе со всеми на парткоме проголосовал за отдачу меня под суд, не пожелав ни в чем разобраться ( а ведь там можно было и тюрягу схлопотать!), но я стараюсь проходить мимо человеческих слабостей и пишу тебе сегодня не для того, чтобы посмеяться наш вашим Шемякиным судом, с которым вы сели в лужу, а чтобы сказать тебе спасибо, и даже не одно, а два. (Речь идет об обвинениях меня в клевете на Владимира Карпова, которые партком МО СП единогласно поддержал, а райком партии решительно отверг. – В.Б.).

Первое – за защиту Ивана Падерина. Я с ним никогда дружен не был, наоборот, когда вместе работали в «Молодой гвардии», то и дело цапались, порой жестоко. И однако же, когда прочитал в «Труде» эту гнусность под видом гласности (о том, что он будто бы присвоил чужой орден, когда на самом деле орден снял со своей груди и повесил ему маршал Чуйков. – В.Б.), то позвонил ему в тот же день и как мог поддержал его товарищеским словом в этом лихом положении. Вы сделали доброе дело, и это вам в день Страшного суда зачтется (группа писателей, кажется, в «Литгазете» выступили в защиту И. Падерина. – В.Б.).

Второе спасибо – за «Балладу о приказе» в сегодняшней «Правде». Отменно! При всей своей въедливости могу оспорить только два слова – «их война». Почему их? Войну разделить нельзя, хотя, конечно, породили ее они. Это напомнило мне строки Семена Гудзенко:

Будь проклят сорок первый год и вмерзшая в снега пехота.

Если «сорок первый» требует деликатности, то уж о пехоте это совершенно недопустимо.

Будь здоров!

С новым годом!

Надеюсь, в 1988 году ты и сам под суд не попадешь, и никого на скамью подсудимых не посадишь.

В.Б».

Г. Бакланов в «Еврейской газете» объявил евреями генерала Льва Доватора – белоруса, маршала бронетанковых войск Михаила Катукова – русского, и Маршала Советского Союза Романа Малиновского – украинца, по поводу чего имел тяжелое объяснение с некоторыми родственниками названных Героев Советского Союза.