кровоизлияние в мозг. Он позвонил в главную больницу Веллингтона, поговорил с неврологом и описал мои симптомы, и невролог посоветовал срочно вызывать скорую и ехать в больницу. Мне нужно было сделать томографию мозга и немедленно.
В это время я уже чувствовал себя нормально, но спорить не стал. От меня не ускользнуло то, как все засуетились. Однако я отказался вызывать скорую и сам доехал до больницы. Когда я зарегистрировался, невролог меня уже ждал. Внимание медицинского персонала начало меня тревожить. Меня поспешно отвели в кабинет и сделали томографию. Голова болела, но несильно. Беспокоиться не о чем.
Быстро пришли результаты томографии, все оказалось абсолютно нормально. Как я и думал. Но есть одна проблема. Дело в том, что КТ может показать только недавнее излияние в мозг. А мне стало плохо примерно неделю назад, и головная боль сейчас – это долгосрочное последствие. Невролог объяснил, что по результатам этого обследования невозможно исключить, что я действительно перенес кровоизлияние в мозг, но доказательства этого могут содержаться только в моей спинномозговой жидкости. А единственная возможность это проверить – люмбальная пункция.
Люмбальная пункция.
Такое нарочно не придумаешь! Конечно, я сразу вспомнил, как травмировало Майка то, что ему пришлось перенести эту процедуру сначала в детстве с подозрением на менингит, а потом во взрослом возрасте, чтобы официально подтвердить БМН. И вот когда я почти завершил список его предсмертных желаний, мне сообщают, что мне нужно сделать то же самое.
«Это обязательно? – жалобно спрашиваю я невролога и сестру. Но я уже знаю ответ. – Конечно, необязательно…» Я жду «но».
«…но вы очень сильно рискуете».
Тут все дело в том, что через несколько дней я должен лететь домой. На высоте давление повышается. Если у меня было кровоизлияние в мозг, даже небольшое, высота может спровоцировать его снова. Если это произойдет, для меня есть только два исхода. Я либо умру, вероятно, довольно быстро, либо навсегда останусь в вегетативном состоянии. Смерть или кататония. Веселенькая перспектива? Люмбальная пункция покажет, было ли у меня кровотечение или нет. Если нет, я могу лететь. Если да, то меня нужно будет немедленно доставить в больницу, чтобы мне могли вскрыть череп и спасти жизнь. Дай бог, спасти. Я даже не знаю, каковы шансы пережить операцию.
Все, что я знаю, это что я не хочу делать люмбальную пункцию.
«Можно мне две минуты, чтобы позвонить?» – спрашиваю я.
«Конечно», – кивает невролог.
Мэнди говорит, что я должен это сделать. Если не сделаю, то, скорее всего, умру, говорит она без обиняков. Я склонен с ней согласиться. Вытираю слезы и звоню Стори.
Он не подходит.
Я сбрасываю и понимаю, что зря ему звонил. Что я ему скажу? Хорошо, что я не повесил на него это бремя. Он бы прыгнул в машину и помчался на юг как сумасшедший. Но к тому времени, как он доехал бы, я в любом случае был бы уже либо в полном порядке, либо мертв, либо в операционной. Не стоит ему ради этого ехать шесть часов на машине, терзаясь страхом и волнением.
Звоню Джесси на работу, чтобы рассказать ей. Она грозится, что сейчас уйдет с работы и приедет сюда, чтобы быть со мной.
«Нет, нет, все в порядке, – говорю я, стараясь сгладить ситуацию. – Все будет нормально. Все хорошо».
Все не хорошо.
За звонками, слезами, курением и самокопанием прошло минут сорок. Набираюсь смелости вернуться в здание. Невролог и медсестра там, где я их оставил. С места не сошли. Ждут меня.
«Извините, пожалуйста, – бормочу я. – Я думал, вы пока чем-то другим занимаетесь».
«Честное слово, ничего страшного, – улыбается невролог и уже более требовательно продолжает, – вы приняли решение?»
Я говорю им, что сделаю люмбальную пункцию. Он удовлетворенно кивает. Все уже подготовлено, они не хотят рисковать. Через несколько минут я уже лежу на кровати в позе эмбриона в больничном халате с открытой спиной, и мне вводят местный наркоз. Это происходит прямо сейчас. Я изо всех сил напускаю на себя равнодушный вид.
Со мной было не как с Майком. Мне даже не особенно больно из-за наркоза, который мне сделали, а Майку было больно. Я чувствую только, как входит большая игла. Чувствую ее внутри. В моем позвоночнике. Странное чувство. У меня берут немного жидкости и обрабатывают прокол. Это все. Они спешат отправить жидкость на исследование, а я остаюсь один, все еще свернувшись в позе эмбриона. Я плотнее закутываюсь в одеяло и прижимаю его к подбородку так, что побелели костяшки пальцев. Думаю о Майке, о том, как он прошел через это, и понимаю, что он, должно быть, чувствовал в то время. Это долгое путешествие, путешествие, в которое он отправил меня, закончилось на том, что мне выпало получить тот же опыт. Круг замкнулся. Понимаю, что, может быть, через несколько минут меня отправят на срочную операцию на мозге с неизвестным исходом. Но сейчас я растворяюсь в воспоминаниях. О Майке. О нас.
Отпускаю их.
Плачу.
Рыдаю как ребенок.
Через двадцать минут результаты готовы. У меня в спинномозговой жидкости нет крови. Я в порядке и мне безопасно лететь домой.
Майку стало резко хуже после Рождества. Он стал слабеть, боль в плече усилилась. Оставаться без маски стало много труднее, даже на совсем короткое время. Мы пытались просунуть сбоку маски соломинку, чтобы он мог хотя бы пить. Он все еще получал удовольствие от вкуса и любил холодный кофе. Но ему не хватало жидкости.
И от этого он слабел.
Зависимость от маски, хотя и была обусловлена жизненно важной необходимостью, имела пагубные последствия. Чтобы прокладка оставалась герметичной, я каждые несколько дней брил Майка. Но вокруг рта скапливалась влага, а сбрить все появляющиеся волосы бывало непросто, и в результате Майк получил инфекцию. Ему были нужны противовоспалительные для руки и плеча… Ему была нужна жидкость… Ему были нужны антибиотики.
Пропить курс «Ибупрофена» нормальным образом он не мог, потому что не мог глотать. Может быть, ему с трудом удалось бы проглотить детский «Ибупрофен», но этот вариант тоже исключался из-за содержащегося там сахара. С сахаром его организм не справился бы. Мы рассматривали как вариант свечи. Это весьма эффективный способ введения лекарства. Врач Майка сказал нам, что свечи по рецепту у нас в стране не продают. Я поговорил со своей двоюродной сестрой Рейчел, которая живет во Франции, и она была потрясена. Сама она могла просто пойти в аптеку и свободно купить практически любые лекарства
