Александр Петряков - Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

Я скоро приду к тебе Гала, уже совсем скоро…

Ему вдруг стало плохо: сердце едва шевелилось, голову окутал жаркий туман. Он стал задыхаться. Утром, а это была среда, 18 января, Каминада отвез совершенно больного старика в больницу. Выглядел он так плохо, что верный слуга уверился, что хозяин долго не протянет. И даже предсказал дату его смерти: «Хозяин умрет в понедельник, когда луна начнет убывать». Поэтому распорядился готовиться к похоронам в Пуболе. Дали всегда говорил, что хотел бы покоиться рядом с Галой.

Двадцатого числа он принял святое причастие. Священник сказал, что обряд утешил его, это он понял по его изменившимся глазам.

А на другой день мэр Фигераса Мариа Лорка устроил пресс-конференцию с участием Дешарна и Доменеча, где выступил с сенсационным заявлением. Последней волей Дали, заявил он, является его желание быть похороненным под куполом своего Театра-музея в Фигерасе. Об этом ему сказал сам художник еще 1 декабря в барселонской клинике и взял с мэра слово, что тот будет держать это в тайне до его кончины. Это стало неожиданным для всех, и в первую очередь для Дешарна, знавшего о существовании документа, в котором Дали в присутствии своего секретаря, а также Каминады зафиксировал свое желание быть погребенным вместе с женой. Он даже планировал соорудить в Пуболе мавзолей по подобию кармелитской гробницы в Нантском соборе.

Дешарн, однако, не стал опротестовывать заявление фигерасского градоначальника. Сказал, что Дали есть Дали, и это вполне в его духе менять свои решения.

Каминада просто не мог поверить, что хозяин поменял свою последнюю волю. Он заявил, что если бы это было так, он, Каминада, узнал бы об этом первым — ведь в последнее время никто, кроме него и Пичота, не понимал того, что говорил хозяин.

К тому же Дали был еще жив и находился в здравом уме и мог бы подтвердить свою последнюю волю документально, при нотариусе. Но этого не случилось. Все почему-то поверили словам мэра, единственного, кому больной художник поведал свое желание быть похороненным не рядом с Галой в Пуболе, а в Фигерасе, в Театре-музее.

К умирающему никого не пускали. С ним хотели проститься его племянница Монсеррат и подруга его юности Карме Роже, но им тоже не удалось пробиться. Ана Мария и не пыталась встретиться с братом. Знала, что он не захочет с ней в последний раз увидеться, да к тому же у нее в то время было сломано бедро.

Итак, в субботу, 21 января, было объявлено о месте погребения великого художника, но старик был еще жив. Дышал и думал. Он все время причитал, что хочет домой, и очень хотел слушать музыку. Дали был музыкален всегда, к старости же, не имея возможности «живописать» и услаждать свой взор любимыми пейзажами, он развил в себе внутреннюю потребность в музыке, ее звуки насыщали его душу необходимой всякому художнику гармонией.

Один из героев романа Томаса Манна «Доктор Фаустус» Вендель Кречмар в своей лекции «Музыка и глаз» утверждал, что музыкальное искусство обращено не только к уху, но и к глазу, хотя бы потому, что музыку записывают нотными знаками и профессионалу достаточно одного взгляда на партитуру, чтобы определить, какое сочинение стоит на пюпитре — гениальное или дрянное.

Нотная грамота несомненно графична, и в этом контексте любопытно проанализировать некоторые рисунки и эспериментальные литографии мастера, а кроме того, музыкальные инструменты очень часто фигурируют на его холстах.

Воскресной ночью ему стало совсем плохо. На медицинском языке это называлось пневмонией и острой сердечной недостаточностью, с которыми его организм боролся с превеликим трудом. Сознание было затуманено, в нем не осталось уже реальных, сегодняшних ощущений. Он уплывал от них безвозвратно. Земное напоминало о себе лишь смутными образами прошлого, ставшими для него, как это и бывает с умирающими, зримой и очевидной явью.

Трудно сказать, что грезилось ему перед смертью. Быть может, вспоминал детство, мать, отца, сестру?

Когда ему было семь лет, он написал такую сказку:

«Однажды июньской ночью мальчик гулял со своей мамой. Шел дождь из падающих звезд. Мальчик подобрал одну звезду и на ладони принес ее домой. Там он положил ее к себе на ночной столик и прикрыл перевернутым стаканом, чтоб она не улетела. Но, проснувшись утром, он вскрикнул от ужаса: за ночь червяк съел его звезду!»

Да, червяк старости и болезни в эту ночь сделал свое дело.

А вот и матушкин голос. Она зовет его к ужину, и он в матроске бежит с побережья к дому мимо вкопанных в землю горшков с полыхающими красным огнем геранями в свете заходящего солнца, золотящего оливковую рощу и эвкалипт у порога. Он входит в столовую и видит в нише Пресвятую Деву в зеленом платье с золотой каймой. Лорка позже вложит ей в руку красную коралловую веточку, и с тех пор Мадонну стали называть Девой с Кораллом…

Мальчик лежит в кроватке и видит в окне на черном небе яркие звезды. Он выбирает самую крупную и яркую и смотрит на нее неотрывно, а сверху льется матушкин голос, баюкает колыбельной мелодией:

Старик отчетливо видит ангела в рассветном небе. Все выше и выше возносится белокрылый мальчик, становится все меньше и меньше и светлой точкой пропадает, сливается с белым курчавым облаком, и оно, будто оплодотворенное, растет и пухнет, меняет форму и стелется по небу снежной поземкой, которую взметывает птица-тройка из волшебного театрика Эстебана Трайты. В санях сидит веселая девочка с раскрасневшимися щеками и блестящими ореховыми глазами… Галушка, я совсем уже скоро…

Да простит читатель, ищущий объективности, авторские фантазии…

Когда камердинер Артуро Каминада приехал в больницу в понедельник, 23 января, Дали был еще жив. О последних минутах жизни хозяина верный слуга рассказал вот что:

«Я взял его руку, она была очень горячей. Он посмотрел на меня своими удивительными глазами. Потом закрыл их. Я не отпускал его руку. Потом странная теплая волна прошла по его телу, он открыл глаза, на сей раз — чтобы встретиться глазами со смертью, а не со мной».

Это случилось в десять часов пятнадцать минут утра в понедельник, 23 января 1989 года, как и предсказал Каминада.

Через два дня, 25 января, набальзамированный покойник, одетый в бежевую тунику с вышитой на груди короной и буквой «Д», означавшей принадлежность Дали к испанскому дворянству, был выставлен в Башне Галатеи для прощания. В гробу он был красив и благообразен.