Евгений молча посмотрел на опрокинутый вверх колесами самолет, и, словно прочитав его мысли, Энрике поспешил заверить командира:
— К утру подлечим «чато».
— Родригес сел? — это было первое, что спросил Евгений.
— Все муй бьен! — ответил Никита Сюсюкалов. — Родригес с экипажем, Сидоренко и Попов находятся у Рохо.
— Евтихов и Санбудио пошли на вынужденную посадку. Надо послать к ним людей и горючее.
— Ты видел, как они сели?
— Да, по-моему, благополучно. А вообще, ребята, все хорошо, что хорошо кончается. Пошли на КП.
Как только они вошли, требовательно загудел зуммер телефона. Звонил с Харики Птухин. Он обрадовался, услышав голос Евгения.
— Передай ребятам — час назад кольцо окружения вокруг Теруэля замкнулось. И еще — экипаж Р-зета доставил очень ценные данные. Генерал Рохо благодарит всех вас за прикрытие разведчика. Он видел, как «ча-тос» над Кампильо и Сан-Бласом дрались с фашистами.
— Понял.
— Санбудио и Евтихова уже подобрали танкисты. Они целы и невредимы, — продолжал Птухин, — с минуты на минуту должны быть на Баракасе. А с ними… впрочем, сам увидишь!
— Что на завтра?
— Как всегда — готовность номер один! — засмеялся генерал.
Едва Степанов положил телефонную трубку, как дверь отворилась. На пороге возникла какая-то фигура, укутанная в зеленое армейское одеяло Евгений еще не успел сообразить, кто же это, как за спиной вошедшего показались Евтихов и Санбудио.
— Карамба, мой капитан! Неужели я так изменился в этом чертовом госпитале, что меня уже и узнать нельзя? Может быть, и моя Виолетта откажется от меня? — закричал майор Альфонсо, сбрасывая одеяло.
— Альфонсо! Ребята! — только и выговорил Степанов.
Он почувствовал, как все трудное и страшное, что он пережил в этот день, постепенно уходит в сторону…
24 декабря, на восьмой день ожесточенных боев, республиканские войска начали штурм Теруэля.
Сидя в кабине истребителя, Евгений Степанов старался ни о чем не думать и насладиться короткими мгновениями отдыха Через несколько минут «чатос» пойдут на сопровождение бомбардировщиков. Курс — Теруэль Объект удара — монастырь Санта-Клара, в котором укрылось несколько тысяч мятежников.
Взлетела ракета, и почти тут же над аэродромом показались Р-зеты. Одна за другой ушли в воздух эскадрильи Сюсюкалова и Дуарте Когда на землю опал поднятыйвинтами истребителей снежный вихрь, взлетели Евгений Степанов, Роман Льоренте и Муньос.
Показался горящий Теруэль. Ведущий бомбардировщиков капитан Алонсо качнул крыльями: «Внимание!» Впереди нарастали массивные строения монастыря.
На земле кипел не прекращавшийся ни днем, ни ночью бой. По узким улицам города ползли квадратные коробки танков. На крышах прилегавших к монастырю Изданий Евгений заметил республиканских солдат. В воздух взметнулись сигнальные ракеты, обозначавшие линию боевого соприкосновения с противником…
Под огнем зениток, прорываясь сквозь стену дыма и пламени, Р-зеты делали заход за заходом на цель. Когда были сброшены последние бомбы, ярко вспыхнула машина с бортовым номером «тринадцать». На развороте в мотор самолета попал снаряд, и он остановился. Видимо, у Р-зета заклинило рули, и горящая машина планировала к скату высоты за городом, на которой находились фашисты. Ударившись о землю, Р-зет подпрыгнул, пробежал не больше полусотни метров и, завязнув колесами в снегу, остановился. Тотчас же к нему из окопов кинулись фашисты.
Видевший все это Степанов бросил свой истребитель вниз. Вместе с ним на помощь экипажу Р-зета устремились Льоренте и Муньос. Они пронеслись над траншеями противника, и огонь их пулеметов прижал мятежников к земле. Одновременно из задней кабины бомбардировщика брызнул огонь турельного пулемета: как видно, экипаж Р-зета не собирался дешево отдавать свою жизнь.
Потом Степанов увидел, как от горящего самолета отделились две темные фигурки. Проваливаясь в глубоком снегу, они под пулями побежали к республиканским позициям. Пока экипаж сбитого Р-зета не добрался к своим, Степанов, Льоренте и Муньос огнем пулеметов удерживали фашистов.
Тем временем Р-зеты легли на курс отхода и скрылись за вершинами гор.
…Через тридцать лет в Москве, на праздновании 50-летия Советских Вооруженных Сил, к Евгению Степанову подошел невысокий черноволосый испанец.
— Вы Евгений Степанов? Я Мануэль Хисберт. Вы помните Теруэль, коронель?
— Не только Теруэль — вся Испания у меня здесь, — Степанов притронулся рукой к сердцу.
— Я вам жизнью обязан, камарада, — тихо произнес Хисберт. — Помните монастырь Санта-Клара, горящий Р-зет номер тринадцать? Мне Роман Льоренте рассказывал, что это вы нас прикрыли.
— Вот так встреча! — Степанов крепко стиснул в объятиях маленького Хисберта. — Все помню. Геройский стрелок у вас был.
— Жалею, что не удалось вас тогда поблагодарить!
— До этого ли было?
И долго еще вспоминали летчики бои над Теруэлем и тех, кто защищал от фашистов небо Испании…
К ночи 24 декабря республиканские войска взяли Теруэль.
Несколько дней противник не проявлял активности. В эти дни часть действовавшей под Теруэлем республиканской авиации по решению военного министра Прието была отведена на аэродромы Центрального и Арагонского фронтов. Но 29 декабря, когда над северной частью Арагона вновь закрутились снежные метели, семнадцать фашистских дивизий нанесли контрудар по республиканским войскам. Поддержанные крупными силами авиации, артиллерии и танков, франкисты рвались к Теруэлю.
31 декабря из Харики пришла тревожная весть: фашисты овладели Конкудом. В этот день в воздушном бою был ранен Александр Гусев, возглавлявший оставшиеся под Теруэлем истребительные эскадрильи.
С начала контрудара противника истребительная авиагруппа Евгения Степанова, эскадрильи Сарауза и Алонсо, находившиеся под Барселоной, несмотря на нелетную погоду, неоднократно пытались прорва!ься через долину Эбро и горные перевалы на помощь наземным войскам Но снегопады, низкая облачность и туманы всякий раз преграждали им путь А противник с каждым часом все усиливал давление на земле и в воздухе.
В этой критической обстановке командование республиканской авиации было вынуждено пойти на крайнюю меру: разрешить истребителям над морем прорваться к Валенсии, а оттуда перелететь под Теруэль.
Это было смелое и рискованное предложение, но иного илхода в сложившейся обстановке никго не видел.
Тревожной была встреча нового, 1938 года.