Однако Либуций задержался в Германии более чем на год. Чем это было вызвано, мы не знаем. Автор Хроники выразился по этому поводу весьма туманно: поездке Либуция на Русь «помешали какие-то задержки». Возможно, новопоставленный епископ страшился далекого и опасного путешествия в неведомую и дикую страну, населенную, по слухам, народом «грубым, свирепым видом и неукротимым сердцем», и сам искал повод для того, чтобы повременить с отъездом; возможно, вмешалась политика, какие-то неведомые нам высшие интересы Оттона Великого, заставившие его придержать прелата на родине[195]. Но очень может быть, что все объяснялось проще: вскоре после поставления Либуций заболел, и это не дало ему возможности отправиться в путь. Через год с небольшим, 15 февраля 961 года, он скончался, и существовавшая лишь в проекте «русская» миссийная кафедра оказалась вакантной.
Вскоре был найден новый кандидат. Им, «по совету и ходатайству» архиепископа Вильгельма Майнцского (к этому времени уже примирившегося с отцом), стал тот самый Адальберт, который признается автором продолжения Хроники Регинона. Следовательно, весь дальнейший рассказ о судьбе латинской миссии на Русь принадлежит главному действующему лицу развертывавшихся событий.
Назначение на Русь было воспринято Адальбертом с явной обидой, которую он даже не пытался скрыть. «Хотя Адальберт и ждал от архиепископа лучшего и ничем никогда перед ним не провинился, — писал он о себе в третьем лице, — он должен был отправляться на чужбину». Впрочем, новопоставленный епископ получил полную поддержку со стороны короля Оттона, и это, несомненно, отчасти утешило его. Материальное обеспечение миссии также оказалось на высоте, что Адальберт не преминул отметить. «С почестями назначив его епископом народу ругов, — продолжает он, — благочестивейший король, по обыкновенному своему милосердию, снабдил его всем, в чем тот нуждался».
Епископ Адальберт сыграл важную роль в судьбе княгини Ольги, а потому есть смысл сказать о нем хотя бы несколько слов.
Как полагают, он происходил из знатного саксонского рода и в 50-е годы X века служил в качестве нотария (писца) в канцелярии короля Оттона I. Около этого времени он стал монахом старейшего в Германии монастыря Святого Максимина в Трире. Этот монастырь отличался особой строгостью жизни и неукоснительным соблюдением всех предписаний устава святого Бенедикта Нурсийского. Источники говорят об Адальберте как о муже «высокой святости»[196], однако насколько эти качества проявились во время его путешествия на Русь, неизвестно. Он был, несомненно, человеком весьма начитанным, высокообразованным, книжным. После своего возвращения из Руси в 962 году он вновь окажется в составе придворной капеллы, на этот раз короля Отгона II, сына и соправителя Отгона Великого. В начале 966 года Адальберт получит под свое начало Вайсенбургское аббатство (в междуречье Рейна и Мозеля), а осенью 967 года будет сопровождать Отгона II в Италию. Здесь в октябре 968 года произойдет его назначение первым архиепископом Магдебургским, и эту кафедру он будет занимать до самой своей смерти 20 июня 981 года{271}.
Когда Адальберт выехал на Русь, мы опять-таки точно не знаем. Похоже, что он присутствовал в мае того же 961 года на съездах германской знати в Вормсе и Аахене, где германским королем и соправителем отца был провозглашен юный Отгон II (сообщения об этих съездах читаются в Хронике сразу же за известием о рукоположении Адальберта). Вскоре после этого Отгон Великий отправился в Италию — за императорской короной, которой и был увенчан в Риме 2 февраля 962 года. Восточные дела на время отошли для него на второй план. Возможно, это обстоятельство неблагоприятно сказалось на судьбе Адальберта, который не мог рассчитывать на внимание и поддержку как самого короля, так и его канцелярии.
Путь Адальберта лежал через чешские земли. Известно, что по дороге на Русь он побывал в Либице, столице Зличанского княжества (в Средней Чехии), где совершил обряд конфирмации над сыном местного князя Славника Войтехом, которому дал свое имя{272}. (Впоследствии Адальберт-Войтех станет епископом Пражским и одним из почитаемых католических святых.) Вероятно, Адальберт воспользовался хорошо известным торговым маршрутом на Русь — через Регенсбург, Прагу, Краков (также принадлежавший в то время Чехии) и «Червенские грады» (Волынь). К осени 961 года он и его спутники должны были достигнуть Киева.
К великому огорчению историков, Адальберт ничего не сообщает о своем пребывании в столице Руси. Из его Хроники известно лишь о результатах поездки — а они оказались плачевными. Латинская миссия на Русь завершилась крахом. Уже зимой или в начале весны следующего, 962 года ему и его спутникам пришлось спешно покинуть Киев. «Адальберт, назначенный епископом к ругам, вернулся, не сумев преуспеть ни в чем из того, чего ради он был послан, и убедившись в тщетности своих усилий», — пишет он сам о себе. Больше того, «на обратном пути некоторые из его спутников были убиты, сам же он, после больших лишений, едва спасся»[197].
Где были убиты его спутники и где сам он подвергся смертельной опасности — на Руси или уже за ее пределами, на пути на родину, — из его Хроники неясно. Дополнительные подробности случившегося приведены в более поздних немецких источниках, и их авторы уже однозначно обвиняют во всем руссов. «Упомянутый епископ едва избежал смертельной опасности от их происков», — говорится о возвращении Адальберта в так называемых Альтайхских и Кведлинбургских анналах{273}. «Трирский монах Адальберт, священник известный и во всех отношениях испытанный», был назначен епископом Руси, но «изгнан оттуда язычниками», — вполне определенно писал немецкий хронист Титмар Мерзебургский († 1018), весьма осведомленный в русских делах{274}. А в «Деяниях магдебургских архиепископов» (середина XII века) читаем: «Адальберт, муж славный и заслуженный… некогда… был поставлен епископом и послан проповедником к ругам, но ожесточенный народ, свирепый видом и неукротимый сердцем, изгнал его из своих пределов, презрев благовествовавшего Евангелие мира»{275}.
Позднее, составляя Хронику, Адальберт постарался представить дело так, будто вся затея с устроением «русской епархии» с самого начала была не более чем обманом со стороны «ругов», чьи послы сознательно заманивали его в ловушку, действовали «притворно, как выяснилось впоследствии» (или, как выразился автор Хильдесхаймских анналов, «во всем солгали»). Версия его, в общем-то, понятна. Если бы оказалось, что он сам виноват в неудаче своей миссии, это могло бы помешать его дальнейшей карьере. Между тем Адальберт, очевидно, вынашивал честолюбивые планы еще до назначения на русскую кафедру, когда он, по его собственным словам, «ждал лучшего», нежели далекое и опасное путешествие на Русь. И ему действительно удалось доказать, что его вины в случившемся нет.
