Остановились у ворот. От дома на нас бросилась дворняга, но не зло, а так, для порядка. Дверь оказалась заперта на висячий замок. «Надо спросить соседей», — предложил Николай.
Старушка в доме напротив не сразу поняла, кто нам нужен. «Решетивський? — переспросила она на украинский манер. — Так он тут не живет, его хата через две от моей!»
Пришлось нам вновь залезать в машину и ехать еще метров пятьдесят. Дом, на который указала нам старушка, оказался под номером 92. Ошибся Федор, что ли? Собака на дворе была покрупнее прежней, и Николай на всякий случай вооружился палкой. Маленькая беленькая хата стояла в глубине сада. Заслышав собачий лай, хозяин вышел на крыльцо. Невысокого роста, худощавый, в кепке и домашних тапочках.
— Прохор Никанорович?
— Я!
— Беляков я, корреспондент «Правды» в Египте! Это я вам писал!
— Ну-ну! — неопределенно молвил старик.
— Можно с вами поговорить?
— Давай!
Мы сели на табуретки в тени раскидистой шелковицы, возле умывальника. Только было начали разговор, как, привлеченная стоящей у ворот машиной, заглянула соседка. Она затараторила по-украински, и, если бы не Николай, мне бы так и не узнать, что восемь лет назад у старика умерла жена, и с тех пор он остался один. Правда, тут же, в Каменном Поле, живет один из его сыновей, Владимир, но у него своя хата, жена, дети, так что к отцу заходит редко. А ухаживает за стариком его племянница — кормит его, стирает, убирает. Что ж такого, вскинула руки соседка, у племянницы детей нет, что же ей не помочь дядьке!
В продолжение всего разговора Решетицкий слушал с отсутствующим видом, будто не про него идет речь. Я обратил внимание, что, несмотря на почтенный возраст, заметный во всем его облике, в волосах старика почти не было седины.
— Прохор Никанорович, как вы попали в Египет?
— Как в Египет попал? — переспросил старик. — Был на фронте, воевал, а там и в Египет попал. А кончили воевать, оказывается, все плохо! Приехал домой. «Ты был в Египте — в Сибирь!» В Сибирь приехал голый. Лес там грузил краном. Зарабатывал хорошо.
— Ну а в Египет-то вы все-таки как попали? Война началась — вы где были?
— В Египет? — вновь переспросил старик. — Да позабывал все, черт побери! Как попал… Был я в польской армии… — И вдруг задекламировал:
Червоны маки на Монте-Кассино,
За них лили польскую кровь…
Две следующие строчки Решетицкий промямлил, и, как потом ни старался я разобрать магнитофонную запись, так и не смог. Зато второе четверостишие прочитал четко, даже с пафосом:
Пройдут лята и веки преминут,
Позастанут стародавние дни.
Но те маки на Монте-Кассино
Червоней еще будут — растут на польской крови…
Прохор Никанорович Решетицкий. 1992 г.
Да, видно, здорово засело у старика в памяти Монте-Кассино. Отправляясь в Каменное Поле, я как следует полазил по справочникам, чтобы узнать, что это за гора такая в Италии, чем знаменита она в дни войны. Ведь Федор Прохорович упоминал ее в своем письме. И вот что я обнаружил.
В начале 1944 года немецкие войска, отошедшие из Южной Италии, закрепились на заранее подготовленном рубеже Кассино-Ортона, в 120 километрах от Рима. В районе Кассино союзники трижды — в январе, феврале и марте — пытались прорвать оборону противника, но безуспешно. Следующее, четвертое наступление готовилось более тщательно. Началось оно 11 мая — тогда, когда в горах вовсю цветут маки. Наступление развивалось медленно, трудно. Главный опорный пункт фашистов, Кассино, был очищен лишь через две недели, в основном усилиями 2-го польского корпуса. Путь на Рим был открыт…
— Эх, время было такое, много чего было, да позабывал все! — рефреном повторил старик, закончив декламировать слова боевой песни. — Как у пирамид был — помню. Помню, как жили в пустыне, палатки поставили. К палаткам приходили пацаны такие маленькие: «Бакшиш, бакшиш!» Значит, дай что-нибудь! Гоняли мы их от палаток… Да, там было — ой! — нехорошо! Такую жару терпеть! Днем — 40–45. Рубашку намочишь — и в палатку. А вечером занятия…
— Так вы в польской армии были?
— В польской.
— Наших-то много было с вами?
— Много, много.
— Как много — тысяча, две или поменьше?
— Да нет, тысячи не было…
— А сколько — сто, двести? — не унимался я.
Старик наморщил лоб. Было видно, что он силится вспомнить, но память уже не подчинялась ему.
— Больше, чем двести, — сказал он, помолчав.
— Жили в палатках вместе с поляками или отдельно?
— Отдельно!
— А командиры кто были?
— Командиры — поляки. Руководитель у них был Сенкевич — грозный такой! Генерал.
— А в каких частях служили?
— Был я в пехоте. Потом мы получили танкетки. Не танки, а танкетки. Танк воюет, а танкетка его обслуживает.
— Прохор Никанорович, а кто с вами на той фотографии? Наши или поляки?
— Не знаю, позабывал все… — вновь затянул свой рефрен старик.
Ну что тут поделаешь! Ведь полвека прошло! Эх, как жаль, что у Решетицкого такой сильный склероз! У меня ведь столько вопросов…
Продолжать разговор было бессмысленно. Старик смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль — может, в свое далекое прошлое, и мне даже показалось, что вид у него был немного виноватый. Но я все же осмелился задать ему еще один вопрос.
— Прохор Никанорович, а фотографии военных лет у вас остались?
— Не-е-е-т! — протянул он. — Отобрали еще в Сибири! Только эта и осталась…
Значит, надо прощаться. Когда садились в машину, Решетицкий, провожавший нас до ворот, вдруг опять начал декламировать: «Червоны маки на Монте-Кассино…»
Вернувшись в Каир, я рассказал о встрече со стариком полковнику Юрченко. Написал и Джо Суини. Приглашать Прохора Никаноровича в Эль-Аламейн было уже поздно. Мы опоздали лет на десять.
Впрочем, под Эль-Аламейном Решетицкий, как я выяснил много лет спустя, продолжая уже в Москве по книгам и архивам изучать северо-африканскуто кампанию, определенно не воевал. 2-й польский корпус вообще не принимал участия в военных действиях в Африке. Но формировался он в Египте, в конце 1943-го — начале 1944 года, из так называемой Армии Андерса и польской Отдельной бригады карпатских стрелков.
Армия Андерса была создана на территории СССР в конце 1941 года из польских военнослужащих, интернированных в ходе присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939 году. В феврале 1942 года она насчитывала 73 тысячи человек. Однако командующий армией, бывший офицер царской армии, польский генерал Владислав Андерс, отказался направить ее на восточный фронт и вскоре добился от советского руководства разрешения вывести ее в Иран. Эта операция завершилась в августе 1942 года. Как отмечал Андерс в своих мемуарах, «я не позволил исключить из этого числа тех украинцев, белорусов и евреев, которые уже состояли в рядах армии».
