Как отмечала на своих страницах газета «Асхабад», новые порядки учёта провоза грузов, введённые в качестве эксперимента на станции «Коканд», дали реальные качественные результаты. Из-за усиления контроля в поездах почти перевелись и многочисленные в недавнем прошлом «зайцы».
Радением начальника 22 января в Асхабаде, а вслед за ним и в других городах на линии дороги были созданы железнодорожные собрания служащих. 21 мая 1913 года в областном центре появились собственные летние помещения железнодорожного клуба со сценой и залом на 1500 мест.
В социальном аспекте Совет управления дороги утвердил кредит в 10 500 рублей на открытие дешёвых столовых для служащих и внёс в ведомственную смету на 1914 год затраты на увеличение содержания низкооплачиваемых работников (до 600 рублей в год). По примеру европейской России в Асхабаде с 1912 года стал издаваться под редакторством А. Ф. Колмогорова еженедельный «Вестник Средне-Азиатской железной дороги».
Не было, по-видимому, претензий к железнодорожному начальнику и со стороны Туркестанского генерал-губернатора A. В. Самсонова, как, впрочем, и у инспектировавших округ, Ташкентскую и Средне-Азиатскую дороги Военного министра B. А. Сухомлинова (в марте) и самого главы ведомства тайного советника С. В. Рухлова (в сентябре-октябре 1912 года).
Так что Высочайшие награды, пожалованные 14 апреля 1913 года А. Ф. Колмогорову и Б. Н. Окуневу (ордена Св. Владимира 3-ей и Св. Анны 2-ой степеней), были вполне заслужены инженерами.
Занимая высокий и хорошо оплачиваемый чиновничий пост[735], начальник дороги и товарищ председателя Закаспийского благотворительного общества являлся одним из самых активных жертвователей на нужды малоимущих. «Местные хроники» газеты «Асхабад» 1911–13 годов упоминают о его многочисленных благотворительных взносах (от 10 до 115 рублей) в пользу нуждающихся учащихся, детского приюта, балканских славян, общины сестёр милосердия Красного Креста, военного воздушного флота и других страждущих…
Принимала участие в богоугодных мероприятиях и удостаивалась благодарности их устроителей и жена Александра Филимоновича Александра Николаевна, последовавшая за мужем из родной лесисто-прохладной Перми в пышущий зноем Туркестан.
10 июля 1913 года А. Ф. Колмогоров выехал с супругой в свой восьмой и последний на государственной службе двухмесячный заграничный отпуск. Возвратившись 9 сентября через Красноводск в Асхабад, он подал прошение… об отставке (по состоянию здоровья) и, вероятно, под влиянием брата Фёдора, обосновавшегося с 1907 года в Петербурге, решил перебраться на жительство в столицу.
Несмотря на недолгое пребывание на занимаемом посту, с декабря 1911 по сентябрь 1913 года, деятельность Закаспийского железнодорожного начальника, как мы убедились, была оценена положительно высшим руководством, в том числе и Эмиром Бухарским Сеид-Алимом — генерал-майором свиты Его Императорского Величества Николая II.
Его Высочество оценил услуги предупредительного и исполнительного чиновника по обслуживанию личного поезда сиятельного правителя на вверенной ему дороге — бухарским орденом «Золотая звезда 1-ой степени», на принятие и ношение которого вскоре последовало всемилостивейшее соизволение российского самодержца[736].
Прощание со службами управления, фотографирование с сослуживцами, банкет в железнодорожном собрании не заняли много времени. Приятно удивили памятный «адрес», преподнесённый Советом старшин, и обращение к господину министру с ходатайством об украшении зала собрания портретом его основателя и почётного попечителя.
Александр Филимонович передал исполнение своих обязанностей помощнику и, провожаемый многочисленными чиновниками областных ведомств и оркестром технического училища, отбыл в субботу 28 сентября скорым поездом № 7 в Петербург (через Ташкент).
Высочайшим приказом по гражданскому ведомству[737] он был уволен с государственной службы «по болезни» 9 октября 1913 года (с мундиром, приличной пенсией — 3552 рубля 50 копеек в год — и надлежащим служебным аттестатом)[738]. Но вряд ли 55-летний действительный статский советник думал о покое в бурлящей богемными соблазнами дорогой столичной жизни, которая очень скоро и внесла свои коррективы в его дальнейшую судьбу…
В Виленском военном училище
Виленское пехотное юнкерское училище, размещавшееся в предместье города Погулянка, к августу 1909 года имело за своими плечами 45-летнюю военную историю. Его воспитанники в мундирах из тёмно-зелёного сукна, синие погоны, воротники и обшлага которых украшали золотые галуны, выпускались в армейскую жизнь полноправными офицерами, а не скромными подпрапорщиками, как ещё несколько лет назад.
Сдавая 22 мая учебное заведение полковнику Б.-К. В. Крейчману, его начальник Н. А. Хамин дал блестящую рекомендацию ближайшему подчинённому на освободившуюся высокую должность. Бывший «виленец» и выпускник Академии генерального штаба (по 1-му разряду), известный авторитет в военной педагогике Крейчман был душой училища, дослужившись в нём от штабс-капитана до полковника и орденов Св. Станислава и Св. Анны вторых степеней. Всей своей деятельностью инспектор классов подготовил 3-х классное юнкерское училище к переходу в новое качество и переименованию его в военное. Успешно справился Болеслав-Казимир Валерианович и с задачей очередного выпуска офицеров за время исполнения им в течение двух с половиной месяцев новых обязанностей.
Но 9 августа персоналу училища был представлен, к всеобщему недоумению, новый начальник в лице… бывшего командира батальона Киевского военного училища полковника Б. В. Адамовича (не имеющего, напомним, высшего военного образования)!
Согласимся с необычайностью ситуации. К счастью, неординарные «соперники», уважая друг друга, сумели найти общие точки соприкосновения, несмотря на разницу в возрасте и уровне военных знаний. В дальнейшем тесном сотрудничестве оба офицера почти одновременно удостоились в апреле 1913 года производства в генерал-майоры.
Из воспоминаний генерал-лейтенанта П. С. Махрова[739], в 1909–12 годах штаб-офицера Виленского военного округа:
…Выше среднего роста, с аскетичным лицом и проницательными умными глазами полковник Адамович был всегда одет с иголочки, с блеском многочисленных значков и жетонов на мундире. Никогда не улыбаясь и всегда серьёзный, он казался постоянно озабоченным какой-то мыслью. Все его движения и манеры были рассчитаны на определённый эффект, как у опытного актёра.
