— Так рассказывайте, Тимофей Семенович, — сказал машинисту Петровский, — ведь секретов у нас нет. А вы, пожалуйста, немного подождите, — обратился он к председателю.
— Так вот, Григорий Иванович, меня беспокоит наполовину пустой тендер, — повторил машинист. — Мы бы и на этих дровах дотянули до Бахмача, но я догадываюсь, что дела задержат нас на разъезде. Гасить топку нет смысла, а жечь дрова тоже неразумно.
Председатель сельсовета сразу смекнул, о чем речь. Подошел к Олене, попросил листок бумаги, что-то написал и приложил печать, которую вынул из кармана.
Воспользовавшись паузой в беседе машиниста с Петровским, председатель спросил:
— Григорий Иванович, может ли кто-нибудь из ваших отвезти эту бумагу в село?
— Я отвезу! — выступил вперед Андрей. Петровский разрешил.
Через минуту Андрей Чубок уже был на коне.
— Ну вот, — обратился Петровский к машинисту, — теперь я с уверенностью могу сказать, что ваш тендер пустым не будет. Так, товарищ…
— Называйте меня Прокопием. Да, с тендером все будет в полном порядке. Может, и к лучшему, что меня тут не было прошлой ночью, — насупив брови, сказал Прокопий, когда машинист вышел. — Сгоряча мог бы натворить глупостей… Вы, Григорий Иванович, хотели о чем-то поговорить со мной?
— У нас тема разговора одна — трудная, ожесточенная, начатая Лениным борьба, и нам выпал ответственный участок битвы с богатеями, голодом, разрухой, сплошной неграмотностью, вековечной темнотой, и все это в то время, когда еще не разгромлен Врангель, не покончено с белополяками, с контрреволюционными бандами, дезорганизующими и запугивающими трудовое селянство… Как вы считаете, Прокопий, что мешает установлению у вас нормальной мирной жизни? В чем конкретные причины трудной политической обстановки в селах и на хуторах, почему часто перевешивают темные силы? Что необходимо сделать в первую очередь?
После краткого раздумья Прокопий заговорил:
— Во-первых, нам больше всего не хватает советчиков, наставников, подкованных агитаторов. То, что вы, Григорий Иванович, приехали с агитпоездом к нам, большое дело… Разговоры про агитпоезд идут по всей округе. Скажите, пожалуйста, сколько за время, пока вы тут, сдано вам оружия и боеприпасов, отобрано без сопротивления у кулаков и неустойчивых элементов, сколько подброшено тайком?
— Сегодня на рассвете разгрузили третью подводу, — ответил Петровский. — А еще для Красной Армии привезли теплую одежду и обувь, собранную у населения.
— Это, Григорий Иванович, наглядное доказательство того, что враг заколебался, увидев вас на глухом полустанке, уверовал в силу Советской власти, струхнул. «Коли сам председатель ВУЦИК приехал в такую глушь, значит, у большевиков дела завинчены туго», — размышляет и свой и чужой. А то всякая сволочь распускает молву о том, что Советы собираются ввести разверстку на материнское молоко и женские волосы.
— Как вам кажется, Прокопий, вы все сделали на своем посту, что должен был сделать большевик на руководящей работе в селе?
— Нет, я далек от такой самоуверенности. Мне часто приходится действовать не так, как подсказывает сердце, а с оглядкой на ситуацию, дипломатично…
— Например? — поинтересовался Петровский.
— А чего же… Сожгли кулаки хату нашего незаможника. Мне бы сжечь их всех вместе, этих кулаков! Но у меня еще не на кого опереться. Каждый бедняк в отдельности — мне верный друг, но все они пока не объединены настолько, чтобы представлять собой боевую политическую единицу, пока что это не порох в патроне, а отдельные порошинки. И кто знает, чья бы взяла, если б я дал бой такой силище на хуторах, как кулачье? И пришлось мне всего-навсего сообщить об этом соответствующим революционным властям в город.
— Баба Елисеиха из вашего села — знаете такую? — рассказала мне, будто вы не заступились за вдов, когда Харлампий, словно в насмешку, отрезал для них неудобный клин земли. Так ли это?
Прокопий усмехнулся.
— Елисеиха из верных бедняцких кадров села, она самая активная из них. Было такое… А сегодня мне передавали, что женщины решили сообща засеять поле озимой пшеницей. И еще, Григорий Иванович: самодеятельный музыкально-драматический кружок при хате-читальне просит вашего разрешения приехать к агитпоезду с концертом.
— В любое время! Всегда рады будем приветствовать их!..
После обеда к паровозу прибыли подводы с сухими дровами от Прокопия.
На второй день рано утром легкий ветерок донес до Петровского задорный мотив песни.
— Горнист, — весело крикнул Григории Иванович, — труби сбор!
Андрей Чубок схватил горн, в один миг взлетел на взгорок и громко затрубил. Из вагонов высыпали люди.
И сейчас же из леса вышла, одетая в яркое и цветастое, толпа девчат и парней. Впереди шествовали музыканты. Тонко и нежно выводила скрипка, в ее задумчивую мелодию вливался размеренный бас, а их гармонию дополнял гулкий бубен с заливистыми колокольцами.
Впереди с высоко поднятым красным флагом выступала девушка в венке из полевых цветов, в лентах и монисте, в новой, красиво облегающей стан корсетке и нарядной паневе.
Петровскому вдруг вспомнились его первая прогулка в Монастырский лес в Екатеринославе со Степаном Непийводой, золотая юность, жар души, горячие споры. Он подумал о том, что революция принесла молодость не только всей стране, но и ему, рядовому ее солдату. И он готов преодолеть любые трудности, чтобы на его земле расцвели сады, посаженные заботливыми руками строителей новой жизни, о которых мечтал, за которые боролся, ради которых погиб прекрасный боец за свободу Федор Дудко.
Девушка с флагом на миг заколебалась, кому его отдать, но тут подоспевший Прокопий показал на Петровского.
Пыталась вспомнить заученное приветствие, но оно вдруг вылетело из головы. Она не растерялась и, передавая флаг Петровскому, проговорила слова, которые ей подсказало сердце:
— Мы не знаем, как вас надо приветствовать, дорогой Григорий Иванович, но мы вас очень любим! Спасибо, что вы приехали к нам!
— Сердечно благодарю вас от имени всех! — сказал Петровский, принимая из рук девушки знамя.
Дружно ударил хорошо слаженный сельский оркестр, ему вторил на своей трубе горнист.
Артисты тем временем спешно переодевались в вагоне-росторане, готовясь показать интермедию про кулаков и Врангеля.
Когда из вагона начали вылезать «пузатые кулаки», выскакивать «проворные красноармейцы» в латаной-перелатаной одежде, а затем показался важный сухопарый «черный барон» с большим носом, раздался веселый взрыв хохота.
