Посекретничав между собой, Ру, Шамберлен и Тюилье решились на самоуправство. Собака была трепанирована в отсутствие Пастера, он ничего об этом не знал, и только на другой день Ру рассказал ему о произведенной операции.
— Какой ужас! — ахнул Пастер. — Несчастное животное, оно, наверно, теперь разбито параличом!
И он невольно погладил свою собственную парализованную ногу.
Ру улыбнулся и, ни слова больше не говоря, спустился в нижний этаж, где жили подопытные собаки. Затем он вернулся в лабораторию, в которой оставил расстроенного Пастера, и впустил в комнату собаку. Собака подбежала к хозяину, весело помахивая хвостом.
— Неужели это она? — обрадовался Пастер. — Ах ты, моя миленькая, хорошая ты моя…
Он был счастлив, что собака отлично себя чувствовала после трепанации, и с этих пор уже гораздо спокойней относился к подобным операциям.
Через четырнадцать дней собака заболела водобоязнью. Когда она погибла, ее мозгом заразили другую, сделав такую же точно трепанацию черепа, как в первый раз. Через 19 часов вторая собака тоже заболела.
Наконец-то! — с облегчением вздохнули все. Наконец-то найдена возможность искусственно культивировать яд бешенства в организме самого животного, появился неограниченный источник необходимого для опытов материала.
Мадам Пастер, так же, как и сотрудники лаборатории, переживавшая все неудачи или удачи, поспешила поделиться общей радостью с дочерью:
«…Сегодня утром эта собака была использована для заражения новой, — писала она в письме, — опять-таки посредством трепанации, которую со свойственным ему искусством провел Ру. Следовательно, мы сможем иметь для опытов сколько угодно собак, зараженных бешенством, и эти опыты становятся крайне интересными…»
Первый шаг был сделан — найден безусловно смертельный яд бешенства, обитающий в мозговом веществе пораженных болезнью животных. Кусочек нервной ткани, разведенный бульоном и впрыснутый в мозг здорового животного, вызывал через 14–20 дней неминуемое заражение. Собаки и кролики заболевали, после их гибели таким же образом заражали других собак и кроликов.
Первый шаг был сделан. Ну, а дальше? Намного ли приблизились они ко второму шагу — к созданию вакцины?
Привычный метод выделения микроорганизма, выращивание его на искусственной среде не мог быть тут применен, как это было с сибирской язвой, и куриной холерой, и краснухой свиней. Заразное начало развивалось только внутри организма собак и кроликов. И этот своеобразный сосуд — череп кроликов — Пастер решил использовать для ослабления невидимого микроба.
И вот на больших круглых клетках, в которых жили бешеные собаки, появились легкие клетки поменьше с кроликами. Как только кролик погибал, его немедленно трепанировали и кусочком его мозга заражали следующего кролика.
Они заразили уйму кроликов ядом бешенства, и кролики все быстрее и быстрее заболевали после прививок — сначала на восемнадцатый день, потом на четырнадцатый и, наконец, на седьмой. На седьмом дне все остановилось — дальше инкубационный период не сокращался, да в этом и не было нужды — ведь и так он был во много раз короче естественного. Зато этот семидневный яд бешенства действовал с постоянной силой и точно через семь дней.
Это был второй шаг: получение быстродействующего яда с постоянным скрытым периодом. Любопытно, что при этом семидневный яд был и самым сильным, смертельным в ста случаях из ста.
Довольно странно — вместо того чтобы ослаблять яд для получения вакцины, Пастеру зачем-то понадобилось усиливать его. К чему?
Рассуждения его были просты: нет на свете такого человека, который согласился бы привить себе бешенство, пока его не укусила бешеная собака. Значит, прививка вакцины не может проводиться в целях предохранения, на случай, если человек когда-нибудь будет укушен. Остается привить тогда всех собак, чтобы они не заболевали бешенством, заражаясь друг от друга или от других животных.
Но это уже совершеннейшая химера! Кто знает, сколько есть собак на свете, когда в одном только Париже их больше ста тысяч, а во всей Франции — два с половиной миллиона! Как стали бы ловить всю эту уйму собак и прививать им вакцину? И сколько потребовалось бы для этого гигантских прмещений, где производилась бы прививка? И, наконец, не одни же собаки болеют бешенствам…
Словом, о вакцинации собак не могло быть и речи. Как же тогда быть?
Нужно делать прививку людям, и делать ее после того, как их укусило бешеное животное, решил Пастер.
Поистине гениальное решение: найти средство, чтобы человек, укушенный бешеной собакой, не заболевал! А чтобы такое средство предохранило от заболевания, период развития яда вакцины в организме человека должен быть намного короче, чем период того, который он получает через слюну укусившей его собаки. Вакцина должна «перегнать» заразу, опередить ее, прежде чем она успеет развиться. Только тогда прививка сможет создать искусственный иммунитет и укушенный человек никогда уже не заболеет.
Как это все заманчиво, как просто на словах! С каким вдохновением Пастер рассказывал об этом Ру и Шамберлену — Тюилье уже не было тогда в живых. И как трудно осуществлялось это на деле.
Хорошо, получен яд с кратчайшим инкубационным периодом. Он, безусловно, попадет куда следует раньше естественного яда. Но ведь для создания иммунитета нельзя же прививать людям этот совершенно смертельный семидневный яд, убивающий в ста случаях из ста!
Нужно ослабить заразное начало. И если это удастся, остальное не представит сложности: сперва человек будет получать самый слабый яд, потом посильнее и, наконец, заведомо смертельный. Для вакцинированного человека он, однако, не представит опасности — напротив, навсегда сделает его невосприимчивым к бешенству.
Если это удастся… Но это-то как раз и не удавалось.
Чего только не испробовали в эти дни на улице д'Юльм, какие только фокусы не проделывали с кусочками кроличьего мозга! И всякий раз, когда им заражали другого кролика, тот неизменно погибал от бешенства. Шли дни, и недели, и месяцы — исследователи не сдвинулись ни на йоту: прививка была такой же ядовитой, как и в самом начале.
Ру, Шамберлен и Пастер не выходили из лаборатории. Обед им приносили в кабинет Пастера, они наскоро расправлялись с едой и возвращались к своим клеткам с парализованными животными, кроликам, пробиркам, шприцам. Они уже позабыли те дни, когда выходили немного подышать свежим вечерним воздухом Парижа — даже этот отдых был теперь им заказан. Измученный Пастер измучил и Ру с Шамберленом. Поистине они стали аскетами, худыми, бледными, с покрасневшими веками и заросшими щетиной подбородками.
